Бароны собрались в королевском шатре и ждали только мессира Юмбера де Божё, коннетабля Франции, стоявшего в дозоре. Он вернулся с доброй вестью, вселившей надежду в присутствующих. Когда он находился на посту, к нему явился какой-то бедуин и предложил показать брод, по которому могут пройти лошади, за это он требовал пятьсот золотых монет. Король согласился при условия, что деньги будут вручены только после того, как крестоносцы окажутся на противоположном берегу. Сделка состоялась, переход назначили на вторник 8 февраля, в ночь.
В понедельник вечером король поручил охрану лагеря герцогу Бургундскому; опасаясь неожиданностей, тот сразу выставил патруль.
Король и три его брата пустились в путь во главе трех отрядов. В авангарде находился великий магистр ордена тамплиеров брат Жиль со своим воинством, затем шел граф Артуа со своей ратью - воинами и конными латниками, наконец, король и два его брата, граф Анжуйский и граф де Пуатье, возглавляющие остальные отряды,- всего около тысячи четырехсот всадников и более трехсот стрелков, которые должны были разместиться на лошадях авангарда позади всадников.
Отряд, посланный первым, вышел в путь около часу ночи, бесшумно двигаясь в темноте по берегу канала. Берега были покрыты илом и вязкой глиной, поэтому несколько всадников, чуть отклонившихся в сторону, вместе с лошадьми соскользнули в воду и в то же мгновение исчезли в стремительном потоке. В их числе оказался и отважный военачальник Жан Орлеанский, он нес боевой стяг; узнав о случившемся, король покачал головой, словно усмотрел в этом дурное предзнаменование, а затем приказал всадникам отойти подальше от берега. Около двух часов ночи крестоносцы достигли брода. При свете занимавшейся зари они увидели на протвоположном берегу около трехсот всадников - сарацин, которые, как видно, были поставлены охранять брод. Тогда бедуин спустился в канал на лошади, тихо перебрался на другой берег, а затем вернулся к королю; тот сразу отсчитал ему пятьсот золотых монет и отправил обратно в лагерь. И тут, несмотря на приказ короля всем оставаться на своих местах, граф Артуа из второго отряда перешел в авангард и первым направил лошадь к воде. Король успел только крикнуть ему вслед, чтобы он ждал его на том берегу, принц сделал рукой утвердительный знак, дабы успокоить брата, и вошел в воду первым, опередив тамплиеров, оскорбленных подобным посягательством на их честь. Люди графа, видя, что тот находится во главе колонны, бросились вслед за ним в воду, расстроив ряды тамплиеров, и добрались вперемежку с ними до берега, к счастью оказавшегося пологим.
Едва граф Артуа коснулся суши, он вопреки приказу короля дождаться остальных и вместе начать наступление не смог побороть желания первым атаковать вражеский стан и пустился в галоп со своими ратниками, достигшими берега. Тамплиеры решили не уступать и бросились за ними вдогонку. Они мчались так стремительно (хотя на крупах многих лошадей еще сидели арбалетчики), что застигли вражеский караул врасплох и ворвались в лагерь, принеся на остриях своих копий весть о переправе. Сарацин они застали спящими. Стрелки спешились, разбежались по лагерю, и началась резня.
Измученные месяцем бесплодной борьбы, крестоносцы, добравшись наконец до врага, не щадили никого: ни детей, ни стариков, ни воинов, ни женщин; без разбора, с одинаковым неистовством и без всякой жалости разили они одних еще в постели, других, постигнув в зарослях тростника,- полуодетых и почти безоружных. Эмиру Фахр ад-Дину после бани умащивали благовониями бороду, когда он услышал дикие крики нападавших и их жертв. Он выбежал из шатра голый, вооруженный одной булавой; мимо мчалась обезумевшая лошадь без седла и уздечки; эмир ухватился за гриву, прыгнул ей на спину и с криками "Ислам, Ислам!" бросился туда, откуда доносился сильный шум; его голос разнесся по всему лагерю. Он столкнулся с французами в тот миг, когда они завладели метательными машинами, среди которых находилось и то самое чудовищное устройство, извергшее столько огня на лагерь крестоносцев. Эмир не предполагал, что неприятель уже в лагере, и почувствовал опасность слишком поздно, чтобы скрыться. Он был окружен, и в одно мгновение его тело превратилось в мишень; Фахр ад-Дин упал, сраженный более чем двадцатью ударами.
Тогда рыцарь по имени Фуко де Нель, увидев, что сарацины разбегаются во все стороны, схватил лошадь графа Артуа под уздцы п закричал:
- Вперед! На врага! На врага!
Графа Артуа скорее надлежало сдерживать, нежели подстрекать; он пришпорил копя, готовый преследовать неверных, по великий магистр ордена тамплиеров брат Жиль бросился ему наперерез, твердя, что король приказал дожидаться его. Тем временем рыцарь продолжал тянуть лошадь графа Артуа за уздцы, по-прежнему крича во весь голос: "Вперед! На врага!" - ибо, будучи глухим, не слышал ни приказа короля, ни слов, сказанных графу магистром-храмовником. Граф, оскорбленный дерзостью брата Жиля, ударил плашмя мечом его лошадь, чтобы заставить ее убраться с дороги.
- Если святой брат боится,- сказал он,- пусть остается там, где стоит, но пропустит меня, ибо мне страх неведом.
- Мы боимся не больше вашего, монсеньор,- ответил брат Жиль,- и пойдем с божьей помощью туда, куда пойдете вы.
С этими словами он поравнялся с графом и поскакал галопом, не позволяя брату самого короля обойти себя даже на половину копья. В эту минуту сзади раздались крики:
- Стойте!
Это король послал вперед десять рыцарей с приказом графу Артуа дождаться остальных воинов, но граф Артуа указал им на убегавших нечестивцев:
- Разве вы не видите, что они убегают? Было бы необыкновенной низостью и трусостью не броситься за ними вдогонку.
Сказав это, он стремглав помчался за сарацинами, нанося удары направо и налево, а брат Жиль поскакал за ним следом. Так, преследуя и разя врага, они достигли Мансуры, и, поскольку городские ворота оказались открыты, дабы турки могли укрыться там, они ворвались в город: путь их был усеян мертвыми телами и обагрен кровью. Ворота за ними закрылись, и тут же раздались оглушительные звуки барабанов и горнов: сарацины на все лады призывали к оружию, не смея поверить в то, что французы по легкомыслию столь малым числом ворвались в самый центр укрепленного города, служившего гарнизоном их доблестным солдатам - бахритским мамлюкам.
Тем временем король перешел канал следом за графом Артуа и магистром-храмовником, тогда как третий отряд находился еще на том берегу, а сарацины уже строились и наспех вооружались. Жуанвиль заметил слева от себя большое войско, явно собиравшееся атаковать короля и его окружение, и решил помешать этому, чтобы дать возможность остальным крестоносцам перейти реку. Кроме своих рыцарей он призвал и других охотников, желающих последовать за ним; на его призыв откликнулись мессир Гюг де Тришатель, сеньор де Конфлан, несший хоругвь, мессир Рауль де Ванон, мессир Эрар д'Эсмере, мессир Рено де Менонкур, мессир Ферри де Лоппи, мессир Гюг Шотландец и многие другие; их собралось достаточно, и они бросились на сарацин. Храбрый сенешаль доскакал, как всегда, первым и так стремительно, что командир войска сарацин даже не успел сесть в седло: он вдевал ногу в стремя, а один из всадников держал его лошадь под уздцы, когда Жуанвиль вонзил меч ему в подмышку, туда, где не было доспехов; тогда сарацин, державший поводья лошади своего предводителя, отпустил их и, прежде чем Жуанвиль успел извлечь обратно меч, так сильно ударил рыцаря булавой по спине, что он согнулся к самой шее лошади, однако тотчас же распрямился, вытащил второй меч, привязанный к седельной луке, и обратил сарацина в бегство. Но только отступил первый отряд сарацин, как показалось войско примерно из шести тысяч человек; они при первом сигнале тревоги покинули свои жилища и собрались в поле. Увидев, что христиан довольно мало, сарацины пустили лошадей в галоп прямо на крестоносцев, и, хотя тех, и рыцарей и оруженосцев, было не более двухсот, Жуанвиль и его соратники приготовились дать отпор. Сразу же был убит мессир Гюг де Тришатель, а мессир де Ванон взят в плен. Когда Жуанвиль увидел, что турки тащат де Ванона, он поскакал туда с мессиром Эраром д'Эсмере и вызволил рыцаря. Но тут же Жуанвиль сам получил такой сильный удар по шлему, что лошадь его рухнула на колени, а он перелетел через ее голову и очутился на земле. Сарацины посчитали его убитым и бросились вдогонку за остальными. Но вскоре Жуанвиль поднялся, со щитом на груди и с мечом в руке, огляделся вокруг и увидел, как Эрар д'Эсмере, тоже сраженный сильным ударом, уже встал на ноги. Они решили отойти к развалинам одного из домов, где надеялись укрыться и защищаться до тех пор, пока не подоспеет подмога и им не приведут лошадей. Тут они увидели, что прямо на них движется большой отряд турок. Рыцари не стали ни убегать, ни защищаться; несколько мгновений спустя всадники настигли их, сбили с ног, подобно железному смерчу, промчались по лежащим на земле телам и отправились на поиски новых схваток, нимало не заботясь о тех двоих, коих они посчитали растоптанными насмерть. На сей раз Жуанвиль почти лишился чувств, щит его отлетел в сторону, а сам он лежал распростертый на земле, не в силах подняться, пока на помощь ему не пришел мессир Эрар. Поддерживаемый своим спутником, Жуанвиль добрался до лачуги, где оба они и укрылись; тотчас же к ним присоединились Гюг Шотландец, Ферри де Лопни, Рено де Менонкур, Рауль де Ванон и многие другие. Едва они собрались вместе, как на них напала главная часть турецкого войска; крестоносцы оказались в окружении; некоторые сарацины спешились и затаились в развалинах, чтобы завязать там ближний бой, и борьба возобновилась яростней, чем прежде, поскольку сеньоры привели Жуанвилю и Эрару д'Эсмере коней. Крестоносцы, проявив чудеса храбрости, оттеснили сарацин, а те бросились искать подкрепление, ибо поняли, что имеют дело с искуснейшими воинами. Небольшая группа крестоносцев получила передышку. Четверо или пятеро рыцарей были убиты; двое - мессир Рауль де Ванон и мессир Ферри де Лоппи - ранены в спину, и из ран хлестала кровь, как вино из бочки; мессир Эрар получил в лицо такой удар мечом, что нос и часть щеки отошли от костей. Ранены были все - кто тяжело, кто легко, и Жуанвиль, не веря более в людскую силу, воззвал к святому Иакову, пред которым особо благоговел: