Я посмотрел вниз на наших ослов и погонщиков - сверху они казались не больше скарабеев и муравьев - и попытался бросить в них камешек, но, как ни старался, камни падали, задевая стену пирамиды и могли достичь земли, только перепрыгнув со ступени на ступень.
Эта шалость напомнила мне о спуске; следует заметить, что поначалу он показался мне гораздо труднее подъема из-за диспропорции высоты и ширины ступеней; край каждой из них скрывает следующую, поэтому, стоя наверху, думаешь, что добраться до низа можно, усевшись на собственные ягодицы и скользя по этому покатому спуску до самой земли. Однако, прежде чем решиться на подобный поступок, нужно хорошенько все взвесить. К тому же, когда спускаешься па одну ступень, становится видна следующая, и так далее. Но, повторяю, путь этот отнюдь не легок, и тем, кто подвержен головокружениям, лучше вообще не подниматься на пирамиды.
Очутившись внизу, я рухнул на песок; меня мучила жара и жажда. Я не чувствовал этого во время подъема, поскольку меня одолевали совсем иные мысли. Мухаммед тут же произнес целую речь о том, что воду нужно пить не всю сразу и маленькими глотками, но я вырвал бутылку у него из рук и залпом осушил ее. Как только прошла жажда, меня стал донимать голод. К счастью, все остальные члены экспедиции честно признались, что испытывают те же неприятные ощущения, и поэтому мы единодушно решили: пришло время обеда. Привели осла, навьюченного провизией, и мы с радостью удостоверились, что в дороге с ней ничего не приключилось.
Мы обошли вокруг пирамиды, чтобы отыскать хоть какую-нибудь тень. Увы, солнце стояло в зените и потому равномерно изливало свои лучи на все четыре грани гробницы Хеопса. Мы начали озираться, пытаясь найти место, где можно было бы посидеть более пяти минут, не рискуя сойти с ума. Тогда наши арабы сказали, что па трети высоты пирамиды, с северной стороны, расположен вход, через который можно попасть внутрь. Это темное отверстие, казалось, специально проделано в камне для того, чтобы колосс мог дышать, оно выглядело прибежищем тени и прохлады, и, несмотря на усталость, мы вновь двинулись наверх и уже через пять минут достигли цели. Мы обнаружили помещение, вполне пригодное для столовой, пусть не слишком комфортабельное, по уж, во всяком случае, прохладное; большего нам и не требовалось.
Покончив с трапезой, мы велели принести факелы, чтобы осмотреть, раз уж мы здесь очутились, пирамиду изнутри. Туда ведет наклонный под углом сорок пять градусов коридор, заканчивающийся квадратным отверстием со стороной около метра. Чем дальше от входа, тем прохладнее, но к дыму факелов еще примешивается неосязаемая пыль, которую поднимают посетители, и поэтому здесь очень трудно дышать. Наконец попадаешь в две камеры, одна из них называется камерой царя, другая - камерой царицы; в первой стоит гранитный саркофаг с разбитой крышкой, вторая камера пуста. Мы вышли из покоев их величеств, где было нечего осматривать, кроме стен, и отправились приветствовать его высочество сфинкса - огромного пса, сторожа гранитного стада, лежащего в сотне шагов по направлению к Нилу. С помощью арабов мне удалось вскарабкаться к нему на спину, а оттуда на голову, что, уверяю вас, совсем не просто. Мейер тут же последовал за мной. Тогда я быстро спрыгнул па плечи гиганта, а потом на землю и стал рисовать Мей- ера, который, стоя на ухе сфинкса, служил ему плюмажем, а мне - масштабом.
Возле большой пирамиды есть еще одна, поменьше, с сохранившейся остроконечной вершиной; сюда поднимаются редко, и первым, как рассказали арабы, на нее взобрался французский барабанщик, спасаясь от мамлюков; у него не оставалось другого выхода, как взобраться на пирамиду, где он становился недосягаемым для преследователей. Когда он добрался до вершины, ему пришла в голову мысль изо всех сил бить в барабан, взывая о помощи. Этот грохот был слышен на целое лье вокруг, п генерал Ренье послал две роты; они обратили мамлюков в бегство и освободили пленника; он спустился с пирамиды и был встречен со всеми подобающими случаю военными почестями.
Мы вновь уселись па ослов и вернулись в Гизу, но не для того, чтобы осматривать загородный дом Мурада, от которого наверняка не осталось и следов, а чтобы посетить заведение для цыплят-сирот.
Все знают, что в Египте наседок, способных высидеть только полтора десятка яиц одновременно, заменили паровыми печам, где выводят тысячи цыплят. Хозяин этого любопытного заведения не только работает па себя, но и принимает за небольшую мзду в инкубатор все яйца, которые ему приносят. Дортуар, где размещаются его пансионеры в скорлупках, представляет собой длинную галерею с двухъярусными ячейками по обеим ее сторонам; тепло распространяется от котла с водой, нагретой до нужной температуры, расположенного под полом. Заслонки этих ячеек выходят на галерею; первые десять-двенадцать дней они закрыты, потом их начинают ненадолго открывать, с каждым днем оставляя их открытыми все дольше и дольше, и наконец па двадцатый день появляются цыплята.
Мы подоспели в тот момент, когда у одной из печей "начались схватки", и, таким образом, роды произошли в пашем присутствии. Процедура эта крайне проста: яйца разбивают, словно для приготовления омлета, и цыплят вылущивают оттуда, как горох, затем одного за другим бросают обратно, причем обращаются с ними так, будто кидают в кучу камни. Сразу после "высиживания" цыплята начинают пищать что есть силы, а затем пускаются на поиски пропитания, впрочем напрасные, поскольку хозяин заведения берет на себя труд следить за тем, чтобы цыплята вылупились из яиц, но вовсе не намерен кормить их. К тому же они могут прожить без пищи три дня - наверное, благодаря теплу; если за этот срок их не забирают владельцы, то они переходят в собственность хозяина-наседки, который отправляет их на рынок и продает, не стараясь предварительно откормить.
Мы вернулись в Каир, заехав на остров Рода, где находится Ниломер.
Это приспособление, предназначенное для измерения высоты уровня воды в Ниле, представляет собой всего-навсего колонну высотой в восемнадцать локтей вместе с капителью; ежегодно на ней отмечают высоту воды в реке в момент паводка. Этот Нпломер, сильно пострадавший во время оккупации Каира французской армией, по приказу генерала Мену был восстановлен под руководством инженера путей сообщения Шаброля. Когда работы были завершены, перед памятником соорудили портик, а под перистилем над дверью в стену вмуровали плиту из белого мрамора и высекли па ней по-французски и по-арабски такую надпись:
"Во имя Аллаха милостивого и милосердного. В год IX30 Французской Республики и в 1215 год хиджры, 30 месяцев спустя после завоевания Египта Бонапартом, главнокомандующий Мену восстановил Ниломер. Самый низкий уровень Нила соответствовал 3 локтям 10 дюймам после солнцестояния VIII года.
В Каире воды начали прибывать на 16-й день после упомянутого солнцестояния и я.
Они поднялись на 2 локтя 3 дюйма над стержнем колонны па 107-й день после упомянутого солнцестояния.
Они начали спадать на 114-й день после упомянутого солнцестояния. Все земли были затоплены. Этот невиданный паводок высотой 14 локтей 17 дюймов позволяет надеяться на особо плодородный год".
В тот же вечер, вернувшись в Каир, господин Эйду, врач с "Улана", сопровождавший нас из филантропических побуждений, почувствовал, что сам подвергся тому самому заболеванию, от которого хотел уберечь нас. Господин Мсара тут же посоветовал послать за господином Десапом, врачом из Безансона, он обосновался в Каире со времен французской экспедиции и приобрел большой опыт в лечении глазных болезней, специально их изучив. Мы поспешили исполнять его совет, и час спустя пред нами предстал величественный старец в восточных одеждах и с большой бородой - это был наш соотечественник. Арабы, оценивающие ученость по длине бороды, высоко чтут этого человека. Поспешим добавить, он этого заслуживает, опровергая поговорку, что внешность обманчива.
IX. ВИЗИТ К ПОЛКОВНИКУ СЕЛЬВУ
Узнав о возвращении в Александрию вице-короля, господин Тейлор отправился туда, мы же остались в Каире готовиться к путешествию на Синай.
Благодаря замечательному топографическому чутью, присущему парижанам, мы уже чувствовали себя в Каире так свободно, словно родились здесь; наши мусульманские одежды, которые, признаюсь без ложной скромности, мы носили с истинно восточным достоинством, распахивали перед нами любые двери, даже врата мечетей, куда мы взяли привычку частенько наведываться. Мечеть - это оазис города: здесь вас ждут прохлада, вода, тень, деревья и птицы. Здесь вы встретите арабских поэтов, они приходят сюда, чтобы в перерывах между молитвами толковать стихи из Корана, и своим пением убаюкивают набожных бездельников, проводящих все свое время под сенью цветущих апельсиновых деревьев; нам доставлял истинное удовольствие размеренно-монотонный голос муэдзина; пока он молод, он взбирается на самый верх мадана и оттуда призывает народ на молитву; с годами он опускается на ярус ниже и голос его тоже утрачивает былую звонкость; еще позже, будучи дряхлым старцем, он способен подняться лишь на самую низкую галерею, откуда его слышат только прохожие.