Мозаичные картины изображают Моисея рядом с горящим кустом, ударяющего жезлом по скале, чтобы добыть из нее воду. Апсида и алтарь воздвигнуты как раз на том месте, где Моисей, пасший овец своего тестя, увидел горящий терновый куст и услышал божий глас из куста: "Моисей! Моисей! Он сказал ему: вот я!
И сказал Бог: не подходи сюда; сними обувь твою с ног твоих; ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая.
И сказал: Я Бог отца твоего, Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова. Моисей закрыл лице свое; потому что боялся воззрить на Бога.
И сказал Господь: Я увидел страдание народа Моего в Египте, и услышал вопль его от приставников его; Я знаю скорби его.
И иду избавить его от руки Египтян и вывести его из земли сей в землю хорошую и пространную, где течет молоко и мед, в землю Хананеев, Хеттеев, Аморреев, Ферезеев, Евсеев п Иевусеев.
И вот, уже вопль сынов Израилевых дошел до Меня, и Я вижу угнетение, каким угнетают их Египтяне.
Итак пойди: Я пошлю тебя к фараону; и выведи из Египта народ Мой, сынов Израилевых" 12.
Осмотрев апсиду, мы перешли в ризницу, а затем в боковые приделы. Повсюду стены покрыты завораживающими своей необычностью византийскими иконами, исполненными одухотворенности и величия.
Выйдя из церкви, мы остановились полюбоваться дверью. Ее створки разделены па квадраты, и каждая филенка украшена великолепной и прекрасно сохранившейся расписной эмалью. Затем монах отвел нас в мечеть; греческому монастырю в знак своего подчинения пришлось возвести ее на своей территории, окруженной священными стенами, но за это монахи получили фирман, разрешающий отправлять христианский культ на этой мусульманской земле. Святые отцы не преминули заметить, что мечеть заброшена и обветшала, но, какая ни есть, она вызывает гордость у магометан и беспредельные печаль и стыд у бедных монахов. В библиотеке, куда нас проводили после мечети, содержится огромное количество рукописей, которые монахи даже не раскрывают; их ценность и значение станут известны лишь в том случае, если какой-нибудь ученый из Европы забредет сюда и проведет год-другой среди этих пыльных шкафов. Отдельные рукописи удостоены деревянных переплетов с серебряными арабесками. Нам показали Новый завет, целиком переписанный, если верить легенде, рукой императора Феодосия и украшенный портретами четырех евангелистов, изображениями Иисуса Христа и сценами из Евангелия.
Затем мы поочередно посетили двадцать пять часовенок, расположенных в разных монастырских дворах,- все они отличаются роскошью отделки и росписями в византийском стиле,- после чего наш проводник указал нам на сводчатое подземелье с пологим спуском, в глубине его находилась окованная железом дверь, ведущая в сад. Сад этот - чудо терпения и трудолюбия. Для его создания пришлось на верблюдах привезти сюда плодородную землю с речных берегов и толстым слоем засыпать ею гранитные склоны гор, чтобы посадить большие деревья с разветвленными корнями, а потом создать ирригационную систему, способную противостоять всепожирающему египетскому солнцу, ну а уж после этого оставалось трудиться каждый день, каждый час и каждую минуту, дабы взрастить и сохранить в этом знойном краю, где солнце походит на раскаленный железный диск, хрупкие побеги.
Истина в том, что господь говорит со своими сынами языком чудес. Этот труд, куда вложено больше веры, нежели надежд, был вознагражден самыми прекрасными деревьями и плодами, которые я где-либо видел; монастырский виноград походил на тот, что посланники Израиля принесли с земли обетованной, одна гроздь весила восемнадцать футов. Мы продолжали прогулку среди благоухающих апельсиновых деревьев, их аромат и прохлада казались нам особенно восхитительными после недавних привалов на раскаленном песке и изнурительных переходов по пустыне; сквозь крону деревьев - изумительный зеленый шатер, готовый приютить путешественников, которые долгое время могли прятаться лишь под обжигающим холстом палаток,- просвечивало голубое небо, окрашенное редкими розовыми лучами заходящего солнца; мы непрестанно вздрагивали, словно не веря своим ушам, когда до нас доносилось журчание источника, бьющего из-под скалы. Только прожив какое-то время в пустыне, можно попять, как отраден для глаз вид зелени, а для слуха - журчание воды - чувства, столь привычные на нашей, европейской земле; но если жить на ней безвыездно, трудно вообразить, как от этих столь простых радостей может в волнении забиться сердце.
При выходе из этого Эдема мы увидели Мухаммеда и Абдуллу, оживленно беседующих с садовником. Едва тот заметил нас, как тотчас же приветствовал нас по-французски:
- Здравствуйте, друзья.
Эти два слова прозвучали как далекое и сладостное эхо нашей родины. Мы поторопились ответить ему на том же языке, но увы! Все познания бедного садовника ограничивались двумя словами. Это был казак, принимавший участие в 1814 году во взятии Парижа; тогда-то он и выучил несколько французских фраз, которые успел уже забыть, кроме двух торжественных слов, коими он нас и приветствовал; вернувшись в Россию, его господин, весьма набожный христианин-грек, отправил его в Синайский монастырь, где он и находится уже десяток лет.
Тем временем быстро опускалась ночь, мы вернулись через железные ворота, защищавшие монастырь с этой стороны от нападений арабов, и впервые за долгое время спали спокойно, не опасаясь ни змей, ни зловещих концертов шакалов и гиен.
На следующее утро мы встали чуть свет, нам предстояло подняться на гору Синай и посетить все святые места, связанные с именем Моисея.
И вот в сопровождении одного из святых отцов, пожелавшего послужить нам проводником, мы направились не к двери, а к окну и уселись, как и накануне, на перекладину; ворот стал медленно раскручиваться в обратную сторону, и через пять минут мы все четверо уже стояли внизу у стены. Веревка тотчас пришла в движение и, исчезнув в окне, вновь прервала всякую связь между монастырем и пустыней. Гора Хорив - сравнительно небольшая, но если смотреть на нее с равнины, то она закрывает собой вершину Синая. Мы двигались по неглубокому ущелью, выложенному большими прямоугольными плитами, их принесли сюда монахи; в прежние времена из этих плит была сооружена лестница, по которой поднимались на самую вершину святой горы. Сейчас эта лестница разрушена дождевыми потоками, низвергающимися сверху в ненастные дни, и камнями, время от времени падающими с горы в долину. Пройдя примерно треть пути и достигнув дороги, ведущей от горы Хорив на гору Синай, прямо на лестнице перед вамп возникает дверь в форме арки, а на ее каменном своде начертай крест; с ним связана легенда, почитаемая монахами. Согласно легенде, один еврей отправился из монастыря на гору Синай, но, когда он дошел до этого места, путь ему преградил железный крест, и, в какую бы сторону он ни пытался идти, крест упорно вырастал перед ним; испуганный этим чудом, еврей упал на колени, моля сопровождавшего его монаха окрестить его. Святая церемония состоялась здесь же; воду взяли из ущелья.
Это чудо породило обычай, ныне забытый. В былые времена монахи непременно молились у этой двери, а паломники, прежде чем двигаться дальше и попирать ногами гору, к которой Моисей осмелился приблизиться лишь босиком, исповедовались и получали отпущение грехов.
Вдоль дороги нам то и дело попадались змеи, исчезавшие в расселинах скал при нашем приближении, и большие зеленые ящерицы - они поднимались на лапки, опираясь на хвост, и рассматривали нас, проявляя скорее желание напасть, нежели спастись бегством. Эти пресмыкающиеся чрезвычайно уродливы: тело у них прозрачное, а на груди - два соска, как у сфинкса. Можно подумать, что это - одно из ныне исчезнувших допотопных животных. Впрочем, еще в монастыре нам посоветовали запастись палками, и мы последовали этому совету, поскольку укусы этих существ очень болезненны, а иной раз даже смертельны.