- Восемнадцать или двадцать,- ответили матросы,
Тогда он подошел вплотную к борту п велел восемнадцати воинам перейти на его галеру. В это время один из рыцарей, по имени Плуке, прыгнул с корабля в лодку, но расстояние было слишком велико, и он упал в море во всем снаряжении и тут же пошел ко дну. Плуке стал первой жертвой этой битвы, в которой предстояло пасть еще очень многим.
Тем временем сарацины готовились дать достойный отпор крестоносцам. Эмир Фахр ад-Дин, облаченный в доспехи, горевшие золотом на солнце, казался воплощением дневного светила. Толпа музыкантов с барабанами и горнами издавала оглушительный шум.
И вот христиане с громкими криками бросились вперед, как стая морских птиц. Каждый стремился первым ступить на берег. Жуанвиль на своей галере по-прежнему шел во главе флотилии, опережая даже королевский корабль. Приближенные короля велели ему подождать и не высаживаться, до тех пор пока не вынесут на берег хоругвь, но доблестный сенешаль24 не желал ничего слушать, и Жуанвиль был двадцать первым французом, сошедшим на берег, где уже стояли в боевой готовности главные силы вражьей конницы. Он первым бросился па врага, за пим - Эрар, де Бриен и Жан де Бельмон, за ними - все остальные рыцари с его галеры. В тот же миг сарацины пришпорили коней и кинулись на крестоносцев, намереваясь сбросить их в море. Тогда Жуанвиль и его рыцари воткнули в песок копья и щиты, обратив их в сторону нападавших, а сами выхватили мечи. Оборонительные действия рыцарей произвели впечатление на сарацинов, они повернули коней и ускакали, не начав боя. Крестоносцы уже было собрались броситься за ними вдогонку, но к ним подбежал добравшийся до берега вплавь оруженосец мессира Бодуэна Реймсского и начал заклинать Жуанвиля ничего не предпринимать в отсутствие его господина. Доблестный рыцарь согласился подождать этого столь отважного воина.
Жуанвиль осмотрелся. Слева гордо подплывала к берегу пышно разрисованная и разукрашенная галера, на борту которой был изображен герб Бодуэна - червленый крест на золотом поле. Триста гребцов налегали па весла, заставляя это дивное судно скользить по волнам; у каждого па шее висел тарч25 с гербом из чистого золота посередине. Сарацинским барабанам и горнам вторили сто музыкантов из войска крестоносцев; Бодуэн скорее походил на короля, возвращавшегося в свое королевство, нежели на воина-завоевателя. Едва галера причалила, как он сам, его рыцари и пехотинцы спрыгнули па берег в полном вооружении и тотчас разбили шатер, словно эта земля уже принадлежала им. Тем временем сарацины -на сей раз большим числом - предприняли вторую попытку сбросить крестоносцев в море, они пришпорили коней и кинулись на французов. Но, видя, что те не дрогнули и спокойно ждут их приближения, они вновь повернули назад, не осмелившись атаковать крестоносцев.
Сир Жуанвиль теперь посмотрел направо - на расстоянии арбалетного выстрела от берега двигалась галера под знаменем Сен-Дени. Едва те, кто плыл на ней, высадились, как навстречу этой лавине выступил один-единственный сарацин, глубоко уязвленный позорным двукратным бегством своих соотечественников, но в то же мгновение он был разрублен на куски; лошадь без седока вернулась к сарацинам; никто из них не отважился последовать примеру своего товарища.
Тут за спиной Жуанвиля раздались громкие крики. Король Людовик, видя, что хоругвь уже находится на берегу, не смог дождаться, пока его лодка коснется суши, и, несмотря на попытки легата удорожать его, прыгнул в море с криками "Монжуа и Сен-Дени!"26. К счастью, вода достигала ему только до плеч, и вскоре он вышел на берег - в шлеме и с мечом в руке. Остальные последовали примеру короля. Море кишело людьми и лошадьми, словно флот потерпел кораблекрушение. В эту минуту над лагерем сарацин взвились в небо три голубя и полетели в сторону Мансуры - эти гонцы несли султану весть о высадке крестоносцев. Тут до сарацин дошло, что они позволили христианам ступить на египетскую землю, и все мусульманское войско бросилось к ослепительно красному шатру, украшенному золотыми лилиями, который поставили приближенные короля. Все воинство христиан сгрудилось вокруг своего суверена. В это же время корабли неверных вышли из устья Нила и вплотную подошли к флоту крестоносцев. Завязалась яростная схватка, но длилась она недолго; пока французы и сарацины бились врукопашпую на суше и на море, пленники и рабы, томившиеся в Дамьетте, взломали двери своих темниц, с громкими криками вырвались из города и пересекли Нил, потрясая первым попавшимся под руки оружием. Сарацины, не понимая, откуда взялось подкрепление, обратились в бегство и скрылись в своем лагере. Увидев, что войско отступает, и корабли тотчас же вернулись в Нил. На поле боя остались только трупы сарацин, и среди них два эмира - Неджм ад-Дин и Сарим ад-Дин. Крестоносцы же недосчитались лишь одного воина, коему господь даровал быструю смерть, словно прощая все его прегрешения; этим человеком был граф де ля Марш, бывший союзник англичан, мятежный вассал Септа и Тайбура.
Крестоносцы не стали преследовать сарацин, опасаясь ловушки; они поставили свои палатки вокруг королевского шатра. Королева Маргарита и герцогиня Анжуйская, во время битвы находившиеся на одном из кораблей, не участвовавшем в сражении, тоже сошли на берег, и все священнослужители, возглавляемые легатом, спели "Те Deum".
Под покровом ночи Фахр ад-Дин снял свой лагерь и перешел на правый берег Нила. Затем, вместо того чтобы разрушить мост, по которому он совершил переправу, и укрыться в Дамьетте или поджидать под ее стенами христиан, он пересек город и через противоположные ворота вышел на дорогу, ведущую к Ашмун- Танах, не отдав ни единого приказа о ее обороне. Мусульмане Дамьетты, увидев, что их предали и покинули, высыпали на улицы и стали расправляться с местными христианами; гарнизон, состоящий из арабов племени бану кеиема, славящегося отвагой и жестокостью, последовал их примеру и начал грабить дома. Из всех ворот, как пчелы из улья, прочь из города устремились семьи мусульман, не зная, куда бегут, гонимые ужасом, который вселяли в них крестоносцы. Подобно тому как ураган несет с собой песок пустыни, они уносили мебель, одежду, золото и бросали все это по дороге. Гарнизон недолго оставался в Дамьетте, он тоже отступил, и к полуночи город остался не только без защитников, но и без жителей. В лагере христиан спали, когда дозорные подняли тревогу. Над Дамьеттой взвилось гигантское пламя, осветив городские стены, Нил и Гизу. Все выглядело пустынным и безмолвным, и в этом огромном пространстве, высвеченном пламенем пожарища, не видно было ни одной тени, не слышно пи единого крика. Крестоносцы не могли понять причины этой тишины и безлюдья; они сохраняли боевую готовность всю ночь. Когда забрезжил рассвет, то есть в три часа утра, в лагерь прибежали двое невольников-христиан, спасшихся от расправы; они дождались, пока город окончательно опустеет, и только после этого отважились выйти на улицу. Они и рассказали обо всем происшедшем. Король не мог им поверить, настолько невероятным казалось ему случившееся, хотя он и признал в них своих единоверцев, ибо они поклялись именем господа.
Один из рыцарей добровольно вызвался проверить истинность рассказа невольников. Король согласился, и рыцарь, испросив у легата отпущение грехов, направился к Дамьетте, перебрался по мосту через реку и вошел в город. Час спустя он вышел через те же ворота, но король, обуреваемый нетерпением, пустил лошадь в галоп и поскакал ему навстречу, а за ним - остальные сеньоры. Рыцарь рассказал, что в городе он обнаружил лишь трупы. Он заходил во многие дома, но они оказались пусты, сарацины покинули их. Дамьетта принадлежала теперь королю Франции, и ему оставалось войти в нее, как это только что проделал один из его рыцарей.
Король приказал своему войску построиться в боевом порядке и двинуться к Дамьетте; первым туда вошел авангард под предводительством рыцаря, уже побывавшего в оставленном городе. Воины стали тушить пожары; за авангардом двигались король Франции, папский легат, патриарх Иерусалима, а за ними - толпа прелатов и священников, все с непокрытыми головами и босиком; они распевали псалмы и благодарили господа за эту удивительную победу. Все вошли в главную мечеть, и она тотчас же была освящена и отдана под покровительство святой девы. После службы король, бароны и рыцари заняли места на крепостных стенах и башнях и вознесли благодарение ГОСПОДУ за то, что укрепленный город, который мог бы выдержать многолетнюю осаду против войска втрое большего, чем армия крестоносцев, сдался, словно сами небесные ангелы распахнули его врата.