- Сеньоры, мы погибли, нет нам спасения, ибо если мы останемся здесь, то сгорим заживо, а ежели уйдем, оставив караул, то запятнаем свою честь. Один лишь господь может спасти нас от этой напасти, я призываю вас, соратники и друзья, всякий раз, когда нечестивцы станут насылать на нас огонь, опустимся на колени и, пав ниц, возблагодарим всевышнего.
Сенешаль и рыцари поклялись поступать так, как советовал пм доблестный сир. В эту минуту явился спальник короля узнать, не нанес ли огонь какого-либо ущерба. Но его уже погасили благодаря усилиям людей, умеющих сражаться с этой адской стихией и не побоявшихся подойти к огненному шару. Тогда спальник, слегка успокоившись, пошел к королю. Но не успел он войти в шатер, как все небо вновь осветилось столь ужасным заревом, что сам Людовик упал на колени и закричал голосом, в котором слышались слезы:
- Боже милосердный, спаси пас, меня и всю мою рать…
Вторая молния пересекла канал, отклонившись чуть правее, по направлению к башне, охраняемой людьми мессира де Курсена; увидев, что шар летит прямо на них, они разбежались кто куда. Огнедышащий дракон обрушился на берег, всего в нескольких футах от башни; один из рыцарей, заметив, что башню охватило пламя, и понимая, что сам не сможет погасить пожар, бросился к сиру Жуанвилю и мессиру Готье де Кюрелю с криком:
- Помогите, помогите, ради бога, иначе все мы сгорим, и мы сами, и наши башни. На помощь, сеньоры, на помощь!
Двое рыцарей тотчас же бросились к башне; глядя на них, и к остальным вернулось мужество; все кинулись туда, где пылал огонь; но едва они принялись его гасить, как на них обрушился град камней и стрел. Они вылетали из орудий, противостоять которым могли лишь не менее хитроумные машины. Но рыцари, нимало не думая об опасности, продолжали свое дело, и уже мгновение спустя их щиты и доспехи были густо унизаны стрелами.
Так прошла эта ночь, вселяя в людей непреодолимый ужас; небо полыхало до рассвета; рыцари бодрствовали, начиная верить в то, что Мухаммед, этот лжепророк, отрядил на защиту Египта не людей, а демонов. Во мраке ночи, на чужбине внимали они самым немыслимым легендам. Даже сам Нил, дарующий воду и жизнь, стал предметом невероятных россказней. Простодушный Жуанвиль сохранил для нас пространные суждения, услышанные или высказанные крестоносцами. Нил, полагали они, берет начало в земном раю; объяснялось это предположение тем, что зачастую воды Нила забрасывали в сети рыбаков корицу, имбирь или алоэ, а так как эти ценные растения растут в Эдеме, христиане не сомневались в том, что в реку попадают ветки этих кустарников, обломанные ветром, а река песет их к Каиру, Майсуре, Дамьетте, где их вылавливают торговцы и продают за золото.
Говорят, что почивший недавно султан как-то решил узнать, где берет начало река. Он приказал сведущим людям проследить ее течение; тут же была снаряжена целая флотилия, груженная провиантом. Путешественники провели в пути три месяца; наконец они вернулись и рассказали, что поднялись вверх по реке до того места, где путь преградили обрывистые скалы, и с высоты этих круч они увидели, как Нил, подобно гигантскому водопаду, устремляется вниз. Вершины этих скал покрыты чудесными лесами, где бродит множество диких зверей - львы, слоны, драконы и тигры, ползают змеи; оттуда, сверху, они смотрят на людей. Побоявшись идти дальше, путешественники повернули назад и предстали перед султаном, чтобы поведать ему о том, что они увидели во время своих странствий.
Можно легко вообразить, какой страх должны были посеять в душах людей самые незначительные, но кажущиеся сверхъестественными события, ибо в этих краях никто не ставит под сомнение подобные истории. Неудивительно, что ужас перед греческим огнем - тайной константинопольских монархов, раскрытой турками, но еще неведомой христианам,- быстро обуял все войско. К счастью для крестоносцев, после первой атаки стало известно, что ущерб, нанесенный греческим огнем, оказался не так велик, как страх, который он внушал; те, кто бодрствовал ночью, отправились спать; только король со своими братьями не пожелал уйти с поста и остался стоять на страже.
На рассвете граф Анжуйский распорядился чинить метательные машины, но воины опасались сарацинских стрел, и тогда притащили обе башни, откуда стали отвечать неприятелю выстрелами из арбалетов; поскольку среди христиан были отменные стрелки, турки скоро поняли, что превосходство не на их стороне. Тогда они установили напротив башен камнемет и, выстроив рядом с ним все своп орудия, дабы увеличить силу удара, к огненным шарам, выпускаемым главной машиной, добавили несметное количество горящих стрел; теперь уже никто не отваживался подвергать себя этой опасности.
На сей раз, при свете дня, греческий огонь разил наверняка и без пощады; в одно мгновение пламя охватило обе башни и все близлежащие шатры крестоносцев. Увидев это, граф Анжуйский хотел броситься один тушить пожар, его удержали силой, и он от ярости буквально потерял рассудок. Весь день изливался этот дождь Гоморры, поглощая все вокруг, к вечеру ничего не осталось - ни машин, пи снаряжения. Ночь прошла спокойно: гореть было нечему. Все запасы дерева - и в лагере, и в окрестностях - оказались израсходованы. Король собрал рыцарей и поведал горькую правду. Было решено разрубить несколько кораблей и из обломков соорудить новую башню. Пришлось расстаться со многими судами, но зато через две педели поднялась башня, прочнее и выше прежних. Верный понятиям рыцарской чести, король решил помочь брату вернуть свое доброе имя, которого тот якобы лишился, позволив сгореть двум сторожевым башням, поэтому он приказал поставить новую у насыпи лишь в тот день, когда настанет черед графа Анжуйского нести караул. Так и сделали: в назначенный день новую башню привезли на берег канала, и воинам приказали вновь браться за работу.
Тогда сарацины повторили свой маневр, столь губительный для крестоносцев: напротив того места, откуда им грозила опасность, они установили свою адскую машину и шестнадцать других, чтобы увеличить силу удара, и забросали врага градом камней и стрел; какое- то мгновение те держались, но смертоносный дождь заставил их все-таки отбежать па безопасное расстояние. Видя, что башня покинута, сарацины нацелили свое орудие прямо на нее, и пять минут спустя огненный шар, окутанный дымом, со свистом перелетел через канал п упал у подножия башни. Только граф Анжуйский бросился к нему, решив либо потушить адский огонь, либо погибнуть в его пламени. В то же мгновение на него обрушился град камней и вращающихся стрел, но граф чудом остался невредим. Тем временем сарацины готовились вновь обрушить на крестоносцев греческий огонь; нужно было немедля спасать графа Анжуйского. Сделать это вызвались четверо рыцарей, они кинулись к нему, якобы на подмогу, а сами схватили его и силой потащили прочь от стрел и пламени. Едва они достигли безопасного места, как воздух рассек второй шар и упал возле боковой стенки башни. Эта башня устояла бы против любого огня, потому что была сколочена из пропитанного влагой дерева и целиком обтянута кожей; но перед греческим огнем все защитные средства бессильны: брызжущий пламенем дракон запустил свои огненные когти в самое сердце башни, накрыл своими огромными крыльями жертву - неподвижный, стоящий в бездействии колосс; скоро все смешалось в огне гигантского пожара, и через час от сооружения, потребовавшего стольких трудов и затрат, осталась лишь куча пепла. Король впал в отчаяние, он не видел конца этой борьбе; нужно либо переправиться через канал, либо вообще отказаться от крестового похода. Оказалось невозможно ни соорудить насыпную дорогу, пи переплыть реку, течение было слишком стремительно, а река слишком глубока; отступление к Дамьетте выглядело бы постыдным и противоречило всем планам, но между тем подобное положение не могло больше продолжаться. Воины недоедали, несколько человек умерло от таинственной болезни, правда не казавшейся заразной, но имевшей одинаковые и потому тревожные симптомы. Людовик созвал своих баронов на экстренный совет.
Бароны собрались в королевском шатре и ждали только мессира Юмбера де Божё, коннетабля Франции, стоявшего в дозоре. Он вернулся с доброй вестью, вселившей надежду в присутствующих. Когда он находился на посту, к нему явился какой-то бедуин и предложил показать брод, по которому могут пройти лошади, за это он требовал пятьсот золотых монет. Король согласился при условия, что деньги будут вручены только после того, как крестоносцы окажутся на противоположном берегу. Сделка состоялась, переход назначили на вторник 8 февраля, в ночь.