Тогда султан стал добиваться своей цели и велел спросить у Людовика, желает ли он вернуть Дамьетту и те города, которыми французы владеют в Палестине, обещая в этом случае освободить короля. Но Людовик ответил, что Дамьетта истинно принадлежит ему, ибо господу было угодно, чтобы он отвоевал ее у неверных, но на прочие города в Иудее у него нет никаких прав. Султан направил к королю новых послов - спросить у него, не пожелает ли он в качестве выкупа за свою жизнь отдать Дамьетту и замки Родоса и Иерусалима. Король ответил: он не может этого сделать, ибо это противоречит клятве - и шателены и правители крепостей поклялись богу, что не отдадут их в качестве выкупа ни за кого из людей, будь то сам король. Послы передали этот ответ Туран-шаху. Теперь к королю явился эмир с отрядом, на сей раз вместо предложений он принес угрозы; на смену послам пришли палачи, им вменялось в обязанность предупредить короля: коли он откажется от соглашения, его подвергнут пыткам и будут пытать до тех пор, пока боль не заставит его сделать то, что не смогли уговоры. Людовик ответил, что он пленник султана и султан вправе поступать с ним как пожелает, но если господь ниспошлет ему страдания и муки, они будут для него благом. Тогда возобновилась резня. Рыцарей поместили в шатрах, а солдат и челядь - в огромном дворе; последние, в которых быстро распознали людей неименитых, были брошены как попало между земляными стенами, где нещадно пекло солнце, и никто не заботился об их пропитании. И все-таки больше всего жизней унесли не болезни и не голод, а каприз султана; каждую ночь несколько сотен христиан выводили на берег реки, где их поджидали палачи, и там у них спрашивали, согласны ли они отступить от веры; тот, кто отрекался, сохранял себе жизнь, те, кто отказывался, были убиты и брошены в Нил; увлекаемые течением к Дамьетте. они несли вести о страшной участи войска.
Между тем юные сластолюбцы - советники султана, приехавшие за ним из Месопотамии, с опаской взирали на вершившиеся деяния и убийства. Все то, что продлевало пребывание христиан на Востоке, вселяло в них ужас, ибо они подсознательно чувствовали, что существует вражда между эмирами, воинством мамлюков, основанным отцом султана и сыгравшим главную роль в этой кампании, и раболепной гвардией Туран- шаха, не участвовавшей в сражениях, но пришедшей как раз вовремя, чтобы принять участие в дележе трофеев, добытых другими в смертельных боях. Поэтому сейчас для султана крайне важно было избавиться от и поныне сильного врага, пусть даже томящегося в плену, дабы упрочить свою власть внутри страны и начать свое царствование. Людовику отправили новых послов; они обещали ему свободу в обмен на выкуп в пятьсот тысяч ливров. Но Людовик ответил: король Франции не покупается на золото, и, если таково желание султана, он вручит ему пятьсот тысяч ливров за свое войско, а за себя самого - город Дамьетту. Ту- ран-шах счел это предложение благородным и, не желая уступать пленнику в великодушии, вскричал, когда ему сообщили ответ короля:
- Право! До чего щедр француз, он даже не стал торговаться из-за такой большой суммы, а готов заплатить все. Передайте ему: в качестве выкупа за его жизнь я согласен принять Дамьетту, что же касается его воинов, я делаю скидку на сто тысяч экю.
Завершив переговоры, султан разрешил королю и его баронам взойти на четыре галеры и плыть в Дамьетту вниз по Нилу. Дойдя до Шарескура, где у Людовика должна была состояться встреча с Туран-шахом, корабли бросили якорь; здесь, на берегу реки, то ли в честь этого события, то ли в ознаменование победы в Минье. был возведен большой павильон из пинии, обтянутый крашеным полотном. Пришедшие на аудиенцию к султану эмиры оставляли у входа свои мечи и жезлы; в центре здания, как бы составленного из четырех флигелей, находился просторный квадратный двор, где возвышалась башня с площадкой, превосходящей по высоте все прилегающие террасы, а с вершины этой башни султан мог наблюдать за окрестностями и за действиями обеих армий. Кроме того, через галерею, увитую виноградной лозой и обитую изнутри дорогими индийскими тканями, можно было попасть прямо к Нилу, проход этот был сделан специально для юного султана, если тот соблаговолит искупаться в реке.
Христиане подошли к этому импровизированному дворцу в четверг, перед праздником вознесения; короля тотчас же провели к султану. Это был красивый юноша двадцати четырех - двадцати пяти лет из рода Эйюбидов, курд по происхождению и последний отпрыск потомков Салах ад-Дина, воспитанный, как мы уже говорили, вдали от отца, который, силой отняв трон у брата, опасался, что сам подвергнется такой же участи. Юный принц, выросший в изгнании на берегах Евфрата, перенял у местных жителей леность и беззаботность, унаследованные ими от своих предков - ассирийцев. Как мы уже могли убедиться по его отношению к королю, султану не было чуждо душевное благородство, но проявлялось оно редко и непредсказуемо и напоминало вспышки молнии. Первое, что он сделал, приехав в Каир, потребовал у Шагер эд-Дур, вдовы султана, сокровища своего отца, которые тотчас раздал фаворитам: этот его поступок вдвойне противоречил государственным интересам, ибо юный султан не только разорял страну ради обогащения никчемных людей, но п восстанавливал против себя тех, кто спас Египет в Майсуре. Последних - бахритских мамлюков - насчитывалось в то время восемьсот человек, предводительствовал ими Бейбарс, как уже говорилось, провозглашенный эмиром вместо Фахр эд- Дина прямо на поле боя. Это воинство, сохранившееся и по сей день, перевидало многих султанов, сменявших друг друга в Египте; основано оно было Неджм эд-Дином, отцом Турах-шаха. Однажды, во время осады Наблуса, его предали трусливо бежавшие войска, и на помощь ему пришли невольники-турки, купленные у сирийских торговцев. В благодарность за отвагу и преданность, на которые Неджм эд-Дин никак не рассчитывал со стороны невольников, он осыпал их милостями п доверил охрану недавно построенного дворца на острове Рода. Этих людей и следовало опасаться Туран-шаху; самые мудрые советники нового короля внушали ему, что с мамлюками нужно держаться осторожно, но, не имея никакого жизненного опыта и плохо зная людей, юный султан, словно по мановению волшебной палочки перенесенный из изгнания на трон, а затем прибывший в Египет, где на его глазах пало самое доблестное христианское войско, только посмеивался над этими советами, которые получал чаще всего в разгар очередной оргии. Тогда он выхватывал меч, срезал и подбрасывал в воздух верхушки горящих в зале свечей и говорил: "Так я расправлюсь с бахритскими рабами".
Вот такой человек царствовал тогда в Египте и распоряжался судьбами короля Людовика и первых принцев п баронов Франции. Однако, будучи хозяином своего слова и достойным сыном пророка, он возобновил переговоры со своим венценосным пленником, и было условлено, что в ближайшую же субботу, то есть через день, король вернется в Дамьетту. Закончив переговоры, Туран-шах пригласил Людовика на торжественный обед, который давал в честь мамлюков, но король, сочтя, что его приглашают отнюдь не для того, чтобы оказать ему честь, а чтобы выставить на потеху победителям, отказался, несмотря па уговоры Тураи-шаха, п вернулся к себе на галеру, неся своим рыцарям радостную весть: все условия окончательно приняты, сроки оговорены, и в субботу они будут свободны. Это вызвало бурное ликование среди пленных, они не смели поверить в свое близкое освобождение, так долго находясь под угрозой смерти или вечного заточения.
Никогда доселе Туран-шах не был так горд и счастлив: оп стал полноправным владыкой египетского государства - одного из самых древних, самых прекрасных п самых богатых на земле; его доблестное войско повергло победоносную армию, перед которой трепетали все страны. Теперь к сокровищам отца, отданным ему вдовой султана, он добавит еще четыреста тысяч золотых экю - выкуп короля. Все происходившее походило на волшебство, па дивную сказку из "Тысячи и одной ночи", достойную занять место среди самых чудесных и блистательных арабских сказок.