Читателя «Путешествия» чарует авторская манера письма, тонкость и глубина наблюдений. Вне поля его зрения не остаются не только фрески замечательных римских храмов, но даже количество ступеней лестниц различных дворцов. С одинаковой скрупулезностью изучает и описывает он архитектурные детали, быт и нравы народа, постановку военного дела, политическую и культурную обстановку, причем все это делается очень обстоятельно, с большой достоверностью, в изящной, законченной форме.
Стиль письма «Путешествия в Европу» с первого взгляда торопливый и сжатый до предела, поражает своей достоверностью, точностью и лаконизмом в передаче любых впечатлений дня. В них много места отводится фактам и действиям и гораздо меньше обобщениям и отвлеченным рассуждениям.
Именно это и обусловливает несколько торопливый темп изложения, живость и динамичность ритма, чеканность и внутреннюю наполненность фразы… Для писателя материалом является слово, но он, подобно скульптору, как бы пользуется резцом и вытачивает каждую деталь в своем стиле. И все вместе окрашивается в удивительные лирические тона и приобретает эмоциональную окраску.
Чрезмерная детализация и обстоятельность повествования доходит порой до натурализма, но сглаживается поразительной лиричностью и эмоциональной живостью тона.
«Путешествие» — одна из тех книг, которые по-разному прочитываются и воспринимаются разными людьми. Каждый читатель их любит по-своему, находя в них то, что наиболее близко и понятно ему. Так и в «Путешествии» — одних чаруют воссоздаваемые автором величественные образы итальянского искусства, другие с интересом следят за подробным описанием великолепной архитектуры монастырей, многообразием картин быта и хозяйства, иные же с увлечением слушают пересказ тех легенд и сюжетных эпизодов, о которых с такой занимательностью повествует автор.
Органичное сочетание тонкой духовной организации рассказчика и лирического тона повествования с драматическими перипетиями путешествия придают произведению захватывающую силу убеждения и пробуждают искреннюю человеческую симпатию и сочувствие к убеленному сединами дипломату — верному сыну своей многострадальной родины.
С первого взгляда произведение кажется перегруженным описаниями.
Однако следует отметить, что это не обусловлено ни личным вкусом и наклонностями автора, ни кругом его интересов.
В частности, грузинскому дипломату, прибывшему с определенной государственной миссией в Европу, не было оказано никакой реальной помощи ни в Париже, ни в Риме, и он возвращался на родину обманутый в своих надеждах. Однако католической церкви неугодно было наносить обиду ни Вахтангу VI, ни его посланцу, «отцу всей Грузии», у папы свои расчеты на Грузию. Вот почему церковникам даны указания компенсировать подчеркнутым вниманием неудачу миссии, погрузить посла в самую гущу религиозного уклада. Ему оказывают подчеркнутое внимание и заботу, показывают все достопримечательности католической церкви, бесчисленные святые мощи и реликвии, оглушают демонстрацией богато обставленных ритуальных служб, величием церковных церемониалов. Заодно они стараются полностью завербовать его, обратить в надежную опору для себя в Грузии. Сулхан-Саба Орбелиани видит сам это подчеркнутое внимание к себе, тяготится им. «Грандук в коляске долго следовал за мной, — пишет С.-С. Орбелиани, — того не делают даже для королей». Ему показывают в виде исключения такие сокровища, которые доступны для обозрения одним лишь королям. Его повезли посмотреть легендарное кольцо, которым Иосиф обручил деву Марию, и когда народ узнал, что отворятся врата той комнаты, где оно хранится, он хлынул в таком количестве, что задавили одну женщину с ребенком на руках, а проход туда гостю прокладывали с оружием в руках. Разумеется, такие почести — не простое гостеприимство, а продуманный тактический ход, с целью создать надежную опору для пропаганды католицизма в Грузии. Одновременно, заполняя все время пребывания гостя бесчисленными приемами и посещениями католических достопримечательностей, хозяева лишали его возможности вести переговоры по интересующим его вопросам, обсуждать государственные дела, заниматься своей дипломатической миссией. И вместо реальных плодов столь многотрудного путешествия, Сулхану-Саба приходилось довольствоваться ролью паломника к «святым местам». Вместо предполагаемых встреч с политическими и общественными деятелями Запада, ему только и оставалось, что в монастырских стенах, воздев руки горе, молить бога о спасении своей отчизны.