Колледж был стеснен в площадях Департаментом общественных работ, но сохранил старинный сад и садовый дом, в котором Филдинг и жил большую часть года. Он одевался после ванны, когда слуга объявил о приходе доктора Азиза. Повысив голос, Филдинг крикнул:
— Прошу вас, чувствуйте себя как дома!
Эта фраза не была заранее заготовленной, как и большая часть того, что делал мистер Филдинг: он произнес то, что думал и чувствовал в данный момент.
Для Азиза эта фраза имела совершенно определенное значение.
— В самом деле, мистер Филдинг? Вы очень добры, — отозвался он. — Мне чрезвычайно нравится поведение, лишенное условностей.
Дух Азиза воспарил, он живо оглядел комнату. Не лишенная налета роскоши, она была начисто лишена порядка — здесь не было ничего, способного нагнать робость на бедных индийцев. Мало того, комната была красива, и через тройную дубовую арку оконного переплета открывался вид на сад.
— Честно сказать, я давно хотел познакомиться с вами, — продолжал Азиз. — Я очень много слышал о вашем добром сердце от Наваба Бахадура. Но как я мог познакомиться с вами в такой дыре, как Чандрапур? — Он подошел вплотную к двери спальни. — Знаете что, когда я пробыл здесь еще совсем недолго, мне хотелось, чтобы вы заболели, и тогда мы с вами точно бы встретились.
Оба рассмеялись, и воодушевленный своим успехом Азиз принялся вдохновенно импровизировать.
— Я говорил себе: «Как выглядит сегодня утром мистер Филдинг? Наверное, он очень бледен. Уполномоченный хирург тоже бледен, и он не поедет к мистеру Филдингу, потому что у того начинается лихорадка». Он послал бы к вам меня, и мы с вами очень приятно провели бы время, ибо вы признанный знаток персидской поэзии.
— Так, значит, вы знаете меня по слухам.
— Конечно, конечно, а вы меня знаете?
— Я очень хорошо знаю ваше имя.
— Я переехал сюда совсем недавно и почти все свободное время провожу на базаре, так что нет ничего удивительного, что вы ни разу меня не видели. Странно, что вы знаете меня по имени. Мистер Филдинг?
— Да?
— Угадайте, как я выгляжу, прежде чем выйдете. Давайте устроим веселую игру.
— Ростом вы пять футов девять дюймов, — ответил Филдинг, подкрепив свою догадку взглядом в стеклянную панель в нижней части двери своей спальни.
— Почти так. Что еще? Нет ли у меня почтенной седой бороды?
— Черт!
— Что-то случилось?
— Я раздавил запонку для воротника.
— Возьмите мою, возьмите мою.
— У вас есть запасная?
— Да, да, подождите минутку.
— Нет, не надо, если она на вас.
— Нет, нет, она у меня в кармане, — отступив в сторону, чтобы Филдинг не видел его силуэт, Азиз сорвал с себя воротник и извлек из рубашки заднюю запонку — одну из двух, привезенных ему шурином из Европы.
— Вот, — крикнул он.
— Войдите, если вы так склонны пренебрегать условностями.
— Еще минуту, — приладив на место воротник, Азиз мысленно взмолился всевышнему, чтобы воротник за чаем не выгнулся горбом на его затылке. Посыльный Филдинга, помогавший ему одеваться, открыл дверь.
— Премного благодарен, — сказал Филдинг, и оба улыбнулись, пожав друг другу руки. Азиз внимательно огляделся, как сделал бы это в доме любого старого друга. Филдинг нисколько не был удивлен быстротой их сближения. С такими эмоциональными людьми отношения устанавливаются сразу или никогда, а они с Азизом — поскольку слышали друг о друге только хорошее — могли обойтись без предварительных церемоний.
— Знаете, я всегда думал, что в английских домах царит идеальный порядок, но теперь я понимаю, что это не совсем так, и мне нечего стыдиться. — Он непринужденно сел на кровать; потом, окончательно забывшись, он скрестил под собой ноги. — Я думал, что все очень холодно разложено по полочкам. Ах да, мистер Филдинг, запонка подошла?
— I hae ma doots.[15]
— Что вы сказали? Вы не научите меня новым словам, чтобы я улучшил мой английский?
Филдинг сильно сомневался, можно ли «улучшить то, что холодно разложено по полочкам». Он часто поражался живости, с какой молодое поколение относилось к любому иностранному языку. Молодые люди коверкали идиомы, но умудрялись быстро сказать то, что хотели. Однако те, кто посещал Клуб, не коверкали английский. Но Клуб был страшно консервативен. Там до сих пор считали, что очень немногие мусульмане имеют право сидеть за английским столом, а индусы и вовсе недостойны такой чести. В Клубе были уверены, что все индийские дамы сидят взаперти по своим женским половинам. Каждый англичанин по отдельности знал, что это не так, но Клуб как целое не желал меняться.