Однако, прагматизм победил суеверия и застарелую боль. С момента моего ухода племя восстановило свою численность, так что о катастрофе в летней Ставке напоминали только изрядно выцветшие траурные ленточки на входе нескольких старых шатров. Мне пришлось долго доказывать, что я тот самый Пот, который когда-то давно ушел в поисках знаний за пределы кочевого маршрута.
Мои интерфейсы плохо приспособлены для кочевой жизни, однако улучшения текущей Ставки сохранятся на много лет вперед — если в настройки вновь не вмешается Шар или близкое падение одного из перьев.
Больше я ничем не мог помочь своей дальней родне. Все выжившие в той катастрофе девчонки, на которых я когда-то заглядывался, давно вышли замуж, былым знакомым приходилось напрягать память, чтобы найти со мною общие темы для разговоров. Уходил я в сторону Оуля с двойственным ощущением легкости, которая с одной стороны умиротворяла ноуме, но с другой — тяготила мнимой потерей чего-то ныне неуловимого.
А затем выяснилось, что и мои детские воспоминания о местности вокруг частично утратили актуальность.
Некогда знакомая тропа завела в болото, которое пришлось обходить по краю — с мокрыми ногами и жадной до человеческой крови мошкарой. Блуждая в невесть откуда взявшемся тумане, я изобретал изощренные конструкции, звучавшие на языке кода как самые натуральные заклинания.
Поля погодных переменных, в интерфейсах, к которым вроде как имелся доступ, подернулись серой пеленой запрета на редактирование.
Глядя на свои действия со стороны, из видения, ощущалась неловкость. Следовало догадаться, что такими методами Оуль защищается от незваных гостей, но у меня ушло два с лишним дня на кружение по болотам, пока я не заблокировал единственный доступный в интерфейсе параметр с комментарием «Какого черта?».
Будут на болоте размножаться бабочки, пока не слетит блокировка или не будут, никого не волновало — значение имел только комментарий к доступному действию.
На следующее утро параметр был разблокирован более высокоранговым админом с комментарием «Проходи».
Кровососы малость присмирели, да и туман стал заметно пожиже. К обеду отыскалась тропинка, которая привела к примитивной, но подходящей для зимовки хижине, с поднятым по принципу Моста хранилищем горючего камня и продовольственным складом.
— Заходи и приготовься отъедаться, — не удивляясь моему прибытию сообщил Оуль. — Пара суток на отжор, потом неделя поста и приступим к работе. Если, конечно, захочешь остаться.
Следовало уточнить, что это будет за работа, но я к тому моменту порядком устал шататься по болотам и предпочел остаться, не задавая лишних вопросом. А потом стало уже поздно.
В звуках его варгана слышу эхо неведомых параллельных вычислений. Он мастер транзакций в те миры, которые связаны с нами транспортным протоколом.
Старый Оуль в состоянии самостоятельно написать необходимый интерфейс, комбинируя известные параметры, и я не знаю другого такого админа, который имел бы больше прав доступа к этому серверу, нежели он.
Дым от его трав вызывает видения странных мест и обстоятельств, так что после длительного путешествия по собственной памяти, мне уже непонятно, происходит ли все взаправду или же это еще одно навязчивое видение.
— Надеюсь, ты все понял? — интересуется Старый Оуль. Его трубка произведена тем же мастером, который обслуживал старейшину Флеша, его одежда цветов Моста Розена-Эйнштейна, а узоры на ней принадлежат расколовшемуся племени фишей.
Я хмурюсь, замечая эти соответствия, но их недостаточно. Я качаю головой, на что Оуль разочарованно вздыхает — в точности так, как делал это покойный Гепта.
— Времени осталось мало, а попытка только одна.
Я вздрагиваю от предупреждения, поскольку оно звучит с теми интонациями, которые так любил использовать Пут перед тем, как испытать кафедру на прочность.
Мы выходим из хижины на поляну, по которой меньше недели назад тщательно прошлись серпом. Никакой высокой травы или мелких камней. Никакой щепы или посторонних предметов, лишь серверная твердь на три дюжины шагов в каждую сторону.
— Приглядись. Прислушайся. Вспомни и пойми, — шепчет Оуль, выводя меня за руку в центр поляны. Головокружение и слабость в ногах мешают идти самостоятельно. Я не могу поднять левую руку, все админское внимание ушло в голову. Правая рука служит дополнительной точкой опоры, мертвой хваткой цепляясь за упертую в твердь палку с кодовыми знаками.
Перед тем как отступить, транзактор дюжину вдохов любуется серверным сиянием. Момент, когда он перестает поддерживать мое тело в вертикальном положении я упускаю, поскольку тоже сосредоточенно слежу за небесными сполохами.