Поселили меня в башне, которую начали возводить по приказанию одного из первых лилипутских императоров. Амбиции его были таковы, что башня, по её завершению, должна была проткнуть своим шпилем самое небо, что непременно и случилось бы, достигни сие сооружение той высоты, на которой настаивал император. Однако этого не произошло по независящим ни от императора, ни от его подданных обстоятельствам: строительство пришлось прекратить из-за нехватки строительных материалов, невозможности поднимать их на ту высоту, которой к тому времени достигла башня, и из-за бесперспективности затеянного предприятия, которая стала очевидна с приходом к власти следующего императора. Башня так и осталась стоять символом невоплощенных амбиций и грандиозных притязаний.
Наконец, после аудиенции, которой удостоил меня Его Императорское Величество и о которой читателю известно из моих изданных прежде записок (в этой малой части мои издатели не отступили от истины), цепь с моей ноги сняли, и мне была предоставлена свобода, хотя и не без известных оговорок и ограничений. Однако я понимал, что оговорки и ограничения сии обусловлены необходимостью, и не возражал против их проведения в жизнь, которая, впрочем, и после этого не стала особенно разнообразной - лилипутскую столицу я обошёл за полчаса, а через неделю знал её не хуже родного поместья, где провёл первые и самые счастливые годы своей жизни. Обладай я менее оптимистическим нравом, может быть, я и сник бы, стал бы хандрить, но неизменный мой жизнерадостный взгляд на мир помог мне и в той, казалось бы, безвыходной ситуации.
Этот взгляд на мир мне помогло расширить одно чудесное изобретение, которое я не напрасно утаил от обыскивавших меня в первые дни императорских чиновников. Я веду речь о подзорной трубе, которая вскоре оказалась мне очень кстати. Вечерами я наводил её на окна городских домов - всего-то в каких-нибудь двадцати ярдах от меня - и обнаруживал там много замечательного. Ни мои оглядчивые (дабы не наступить на какого-нибудь зазевавшегося лилипута) путешествия по столице, ни уроки моего мудрого наставника Тоссека (который по повелению императора читал мне лекции по истории и нравам Лилипутии) не обогатили мои знания в той мере, в какой я пополнил их, глядя в окуляр, многократно приближавший меня к подданным Его Императорского Величества.
Господь простит мне мою бесцеремонность. То, чего я никогда не позволил бы себе в своей отчизне, где дом англичанина - его крепость, здесь казалось мне допустимым и даже похвальным, ведь двигало мною не простое любопытство, а любознательность исследователя и путешественника, без которых не было бы и этих записок.
Должен сказать, что интересовали меня в первую очередь не архитектурные достоинства и не красоты природы, а сами жители. Я долго изучал быт лилипутов, их семейные привычки, атмосферу в их домах, и с помощью моего наставника мне, в конце концов, удалось составить достоверное представление об их образе жизни, чем и намереваюсь поделиться с моим читателем. Не могу обойти молчанием некоторые особенности семейной жизни в Лилипутии, рассказ о которых может быть поучителен и для наших соотечественников.
Семья в Лилипутии является основой общества. Моя подзорная труба позволяла мне получать зрительное подтверждение того, что я слышал от моих собеседников: лилипуты, как мужчины, так и женщины, превыше всего ставят семейное благополучие. Нет для лилипута ничего важнее, чем домашний очаг с его тихими радостями. Лилипутки с удовольствием (не меньшим, чем любезные моему сердцу обитательницы одного весёлого заведения, - о которых речь чуть ниже, - делающие это не только по обязанности и за деньги, но ещё и из любви к искусству) исполняют супружеские обязанности, а лилипуты не считают за труд требовать этого от своих дам по два-три раза на дню.
Наблюдая за тем, что происходит в лилипутских спальнях, я не раз вспоминал английское выражение тютелька в тютельку [2], удивляясь чуть ли не ювелирным движениям супруга и не менее филигранным ответам супруги. Каждый вечер за закрытыми дверями тысяч и тысяч домов шла тончайшая работа, требовавшая от исполнителей такой высокой точности, что, ошибись они хоть на малую долю дюйма, это могло иметь самые трагичные последствия для деликатнейшего инструмента, каковой был в распоряжении лилипута мужеского пола. Казалось, он тонок настолько, что одно неверное усилие, одно неправильное напряжение, и он придёт в негодность. Но, видимо, природа позаботилась о том, чтобы сие орудие труда, на вид непрочное и хрупкое, на деле обладало крепостью достаточной, чтобы оставаться целым и невредимым и после столь, казалось, небезопасного, хотя и приятственного занятия.
Однако спустя время, когда я значительно расширил свой жизненный опыт, побывав и в других чудесных странах, пришло мне в голову, что может быть и наши - мои и моих соотечественников - причинные места кому-то могут показаться тонкими и ломкими, тогда как мы пользуемся ими, не задумываясь об опасностях, которыми якобы чревато наше погружение в тот лакомый сосуд, который особенно нас манит и не даёт нам покоя в дни наших странствий.
Впрочем, не буду отвлекаться - продолжу свой рассказ о лилипутских семейных традициях. В Лилипутии поощряется многодетность. И заботы Его Императорского Величества и все государственное устройство нацелено на увеличение народонаселения. Лилипутские матери, родившие более пяти детей, записываются в особую книгу почёта, хранящуюся при дворе Е. И. В., а те, кто пополнил народ лилипутский более чем на семь персон, получают право ежелунно целовать руку Е. И. В. - милость неслыханная, поскольку даже не каждый нардак, кои пользуются самыми обширными привилегиями, удостаивается такой чести.
Естественно поэтому, что все лилипутки стремятся нарожать детей побольше. Законы этому благоприятствуют. Так, поощряется то, что по английскому праву могло бы быть квалифицировано как супружеская измена, поскольку считается, что это будет способствовать приросту населения - ведь лилипут издавна на чужой жене был и ловчее, и расторопнее. Однако если отличившийся на этом поприще лилипут может даже быть представлен к первому дворянскому званию, то лилипутка, нарушившая супружескую верность, может быть подвергнута остракизму и суду общественности.
Однако вернёмся к моим наблюдениям. Как бы ни был интересен быт простых лилипутов, больше всего привлекли меня окна стоявшего особняком двухэтажного дома. Он жил какой-то своей, не похожей на другие дома жизнью. Постоянными его обитателями были двадцать-двадцать пять лилипуток, а лилипуты мужского пола были лишь приходящими посетителями. Я сразу признал в этом заведении аналог наших весёлых домов, каких немало в портовых городах, куда сходят на берег изголодавшиеся за долгие переходы моряки.
Я с интересом изучал жизнь этого дома. Лилипуты-посетители приходили в общую залу внизу и, посидев там немного, поднимались наверх - в отдельные комнаты с одной из лилипуток (прехорошеньких, насколько я мог судить). Мне даже было видно, что происходило в некоторых из этих комнаток… Все знакомо. В этом смысле мы мало чем отличались от лилипутов, которые, видимо, принадлежат к одной из разновидностей человеческой расы и близки нам не только по общей морфологии (да простят мне мои читатели этот научный термин - ведь немало лет провёл я в университетских аудиториях, получая знания, чтобы стать практикующим врачом), но и в сущностных проявлениях.