Через мгновение он уже вывел ее из душного залитого светом зала и с таким нетерпением повлек за собой по мокрой траве, что она рассмеялась.
Они шли под холодной луной, слыша в отдалении музыку. Она продолжала смеяться, не в силах остановиться.
— Что с тобой? — спросил он.
— О, — еле выговорила она, — это какое-то безумие!
Это действительно было безумием. Он тоже рассмеялся, потом схватил ее за руку и бросил:
— Пошли скорее, крысы заждались.
И они поспешили к длинному белому зданию, лишенному каких-либо архитектурных излишеств и потому выглядевшему стерильным. В чистых коридорах стоял странный запах. Что бы это могло быть? Вмешалась ее извращенная память. Она вспомнила, как отворачивалась мать, ставя ей в детстве клизму. Она снова хихикнула и невольно подумала: «Я истеричка».
— Вот мы и пришли. — Он распахнул дверь.
Большая комната, уставленная вдоль стен столами и раковинами. В конце ее — клетки с крысами. Ее охватила дрожь отвращения, и она остановилась у двери, а Ян поспешил к своим подопечным.
— Ты похож на заботливого отца, — сказала она и прикусила губу: опять ляпнула не то.
Но он не слышал ее; все его внимание поглотили крысы. Она заставила себя приблизиться и увидела маленькие серые тела, жалкие и в то же время кошмарные, распластавшиеся на полах своих клеток. Она не заметила в них ничего особенного, если не считать их лихорадочно вздымавшихся и опадавших боков.
— Мне кажется, они дышат слишком часто, — проронила она.
Ян поднял одну крысу за хвост, и девушку охватил страх, что он сунет ее ей под нос; она еле сдержалась, чтобы не сделать шаг назад.
— Черт! — тихо произнес он.
— В чем дело? — еле слышно поинтересовалась она.
— Готова. Не выдержала. А, ладно… — Он пересек комнату и бросил маленькое тельце в коробку.
Элизабет вздрогнула. Жуткая наука, жуткий ученый, бесчувственный спаситель человечества, спокойно произносящий: «Не выдержала». Каких неслыханных мук не вынес бедный зверек? Этот мужчина ужасал ее, она была уже готова возненавидеть его.
— Почему мужчины так бесчувственны? — воскликнула она.
— Что? — рассеянно отозвался он.
— Почему… А, неважно.
— Я отвезу тебя домой.
— Хорошо. А где машина?
— Машина? Я не могу позволить себе такую роскошь. У меня мотоцикл.
Ну и ну! Ее гнев быстро сменился тревогой.
— С коляской? — спросила она без всякой надежды.
— Зачем мне коляска? — удивился он.
Она осторожно уселась позади него, и он скомандовал: «Держись крепче за мою талию, чтобы не свалиться». И вот они несутся в сторону ее дома; ее длинная юбка скручена между ног; она отчаянно держится за его талию, а луна мечется по небу.
У калитки она соскочила с мотоцикла и прокричала:
— Спокойной ночи! И… спасибо!
— Спокойной ночи. До скорого, — прокричал в ответ он, мотоцикл взревел и унес его прочь.
Мать не спала.
— Это ты, Элизабет? — окликнула она, и девушка покорно пошла в ее спальню. — Хорошо провела время, дорогая? Кажется, я слышала мотоцикл?
— Правильно, — весело отозвалась она. — Меня привез молодой человек.
— Вот как?
— Помнишь Колхаунов? Так вот, это был Ян.
— А… Бедный мальчик! Его несчастная мать… умерла вскоре… («Ох уж эти унылые взрослые!» — подумала Элизабет.) Бедный мальчик! У него же совсем нет денег. Его отец пропил все…
— Не страшно! — ответила она, поцеловала мать и поспешила к себе.
Каким живым казался шар в ту ночь! Лев рычал, как мотоцикл; Орион бродил и покрикивал… Весь шар пришел в движение. Девушка улыбнулась, синий глобус растворился, и она уснула.
Сонная, расслабившаяся в редкой теплой тени эвкалипта, она и сейчас испытывала экстаз той первой встречи. Экстаз и… тревогу. Эти ощущения со временем лишь усилились, и она продолжала цепляться за Яна, как цеплялась тогда, на мотоцикле. Ее не оставляла уверенность, что так будет всегда, даже когда они станут солидной седовласой парой. «Если он когда-нибудь приедет, если мы когда-нибудь поженимся», — прошептала она.
«До скорого!» — крикнул он и с ревом испарился в лунном свете. Было ли это обещанием? Непонятно, а она приучила себя все тщательно планировать, заблаговременно устанавливая сроки. И сейчас она жаждала более традиционного подхода. «Когда я снова увижу вас?» Даже столь избитый вопрос был бы лучше этого «До скорого». Может, это просто бессмысленная учтивость, вроде словечка «дорогой», которым Линет называла своих обожателей, постоянно трезвонящих по телефону?