Было несколько неприятных ревизий, о которых каким-то неведомым образом становилось известно загодя. Начиналась тревожная суета, что-то пряталось, уничтожались или, наоборот, писались какие-то бумаги. Но проходила непогода, и снова сияло солнце, и в семье воцарялся мир, спокойствие и довольство, Правда, в последнее время Зоя все чаще заговаривала о домике где-нибудь у тихой речки, садике, хотя от этих разговоров Рэмкына кидало в дрожь: он отлично понимал, что ему трудно будет привыкать к жизни в новой обстановке, вдали от родной Чукотки. Но он заприметил, что такие разговоры возникали накануне предполагавшейся проверки, а потом еще некоторое время шли как бы по инерции, наконец вовсе затихали, заменяясь другими: как достать новый японский стереомагнитофон, кассеты к нему, пыжиковые шкурки, лисьи воротники, золотые кольца. Вскоре Рэмкыну стало ясно, что его жена, если не ворует грубо и прямо, то каким-то образом берет довольно ценные вещи, далеко превышающие по стоимости ее зарплату.
Раз Рэмкын попытался поговорить с ней, но Зоя, догадавшись, о чем пойдет разговор, сказала прямо:
— А ты что думал? Что я святая? Где были твои глаза когда ты женился на мне?
Зато во всем остальном она была прекрасна. Она была внимательной и любящей женой, нежной и заботливой матерью. И часто ночью, прижавшись разгоряченным телом к мужу, шептала:
— Ах, как я тебя люблю! Как мне с тобой хорошо!
Как-то раз ока даже призналась, что Рэмкын самый лучший из мужчин, которых она когда-либо знала.
Но это признание пришлось далеко не по вкусу мужу, и сомнительная похвала не прибавила ему ни капли превосходства перед неизвестными ему мужчинами, о которых он совсем не хотел знать.
Квартира все больше заполнялась разными дорогими вещами и походила скорее на склад, чем на человеческое жилье. В какое-то время она потеряла обретенный было уют, и даже передвижение по комнатам стало небезопасным, особенно для малыша.
Наверное, все же люди, которые вместе с Зоей занимались нечестными делами, чуяли, что рано или поздно все раскроется и придется нести ответственность за содеянное. Это было видно по поздним, каким-то судорожным по настроению сборищам то у Рэмкынов, то у заведующего складом, то у бухгалтера. Сначала молча пили, пока не доводили себя до такого состояния, что можно и песню запеть или рассказать анекдот, либо вдруг кто-то пускался в воспоминания, вызывая из закоулков памяти молодые, беззаботные годы, голодное студенчество, затерянных где-то вдали родителей.
Занятый ребенком, Рэмкын редко посещал эти сборища, да и не нравилось ему там, и порой он до рассвета ждал Зою, сидя у окна, пытаясь читать какую-нибудь книгу либо коротая время за поздними телевизионными передачами.
Зоя никогда не бывала пьяной так, чтобы ничего не помнить, не соображать. Но от нее сильно пахло вином, когда она входила в комнату, говорила громко, не обращая внимания на предостерегающий шепот мужа: ребенок спит…
— Эх! Ведь один раз живем! — нарочито удалым голосом произносила она и просила заварить крепкого чая. Первые минуты в такой ситуации Рэмкын испытывал брезгливое чувство к ней, словно она чем-то замаралась, но стоило ей обнять его, прижаться головой к его груди, как он начисто забывал все, что собирался сказать, и его охватывало чувство жгучей нежности, смешанной с жалостью. Он гладил Зою по голове, приговаривая:
— Ну, ничего, моя Золотозубая…
Зоя отнимала лицо от груди, смотрела прямо в глаза мужа благодарным, слегка затуманенным, влюбленным взглядом, и часто в ее глазах блестели слезы.
Беда пришла вроде бы неожиданно, но Рэмкын в первую же минуту подумал: «Ну вот, так и должно было случиться…»
Зою вместе с сослуживцами увезли в районный центр, а магазин опечатали.
А потом был суд, опись и конфискация имущества.
Парню шел второй год, и он еще ничего не понимал, Рэмкын после всего этого забрал сына и на все лето уехал в тундру, а когда вернулся и вошел в опустевшую квартиру, стало так горько и больно, что он впервые не выдержал и заплакал, напугав Никитку.
Рэмкын сочинил сказку для сына о том, что мать уехала на далекую красивую землю, откуда она непременно возвратится. Для обоих мужчин — большого и маленького — она была самой красивой, самой желанной мечтой…