Когда вошли в реку, то, после спуска флага и парусов, мы дали в честь крепости пять, а шведы — четыре выстрела, но когда собрались идти прямо к городу вверх по реке, то сразу к борту подошел офицер из крепости и сказал, что у него приказ нас пока не пускать; он хотел сразу послать в город сообщение о нашем прибытии. С нами говорили издали, запретили выходить на берег и не хотели принять наши бумаги. Наше судно дало три выстрела в его честь, когда он возвращался на берег. Он немного обиделся, что мы, не бросив якоря, продолжали идти дальше, тогда как там принято просматривать каждое судно. Мы извинились: не знали, что этот закон касается и военных судов. Когда посол сказал, что хочет кого-нибудь из своих послать с корабля в город к его превосходительству генерал губернатору[29] для выполнения необходимых церемоний вежливости, он извинился и сказал, что этого не разрешит. Я видел здесь странные суда, похожие на кельнские баржи, покрытые травой.
К вечеру на нашем судне появились два человека из города: капитан здешних городских солдат и Харман Беккер, купец из Риги, предложивший послу свою усадьбу, чтобы там расположиться, так как он беспокоился, что нам придется пройти карантин. Посол сказал, что на следующий день придет посланец графа, который известит его о королевском приказе. Он благодарил Беккера за приглашение в усадьбу, но предпочел остаться на судне. Воздух здесь был уже довольно холодный, ясный и по-зимнему морозный.
1 октября.
В 10 часов следующего дня упомянутый человек подплыл к борту нашего судна. Это был старший лейтенант Стефкен. Посол пошел к нему навстречу, оставаясь на борту своего судна. Первое, что он [Стефкен] сказал, был вопрос, не желает ли посол на короткое время переехать в усадьбу Беккера. Посол сказал, что не имеет инструкции оставить судно таким образом, но любезно передал просьбу к графу прислать подводы, повозки и все необходимое для дороги, тогда он не войдет в город, а если ему и в этом и в высадке откажут, то он вернется назад и пристанет к другим берегам. Они обращались друг к другу весьма любезно. Эта встреча была похожа на беседу Сереалиса и Сивила, как они изображены на картине в нашей ратуше, когда они издали кричали что-то друг другу, стоя на перерубленном мосту[30]. Когда лодка отчаливала, загремели пушки и зазвучали трубы. В этот день у нас гостили трое господ, которые пришли на наш флейт, двое из Риги и один из Курляндии.
2 октября.
NB: как мы пили под звуки труб и гром пушек. На следующий день мы все еще не получили ответ на вчерашнее предложение. Погода была скверная, шел град и снег. Наши земляки, шкиперы, стоявшие на судах вокруг нас, не смели или им не разрешили перейти на наше судно, и их карантин или стоянка были опять продлены на 8 дней.
3 октября,
пятница, погода успокоилась. Лейтенант Стефкен принес разрешение губернатора Оксенштирны, по которому мы могли подойти к городу на расстояние одной мили до определенного места [усадьбы Хермана Беккера]; обещал доставить нам все необходимое и сказал, что эта стоянка якобы будет длиться не более 5—6 дней. Перед отправкой мы палили из пушек, и из шанца тоже выстрелили. Едва мы прошли четверть часа, как ветер стал встречным, и нам пришлось бросить якорь.
Берег с одной стороны равнинный, а с другой — высокий, холмистый. На низком берегу некоторые дома сложены из бревен, покрытых камышом. На противоположном берегу мы нашли деревню, где стояли на земле только 3—4 дома или избушки, остальные дома — это землянки, а вокруг них деревянные частоколы, воткнутые в землю. Землянки покрыты навозом и глиной. В некоторых было два, а в других только одно помещение. Я влез в одно из них, подарил жителям табак, который употребляют и мужчины и женщины. Место для сна — это угол, куда все лезут на подостланное сено. Пол грязный и мокрый от просачивающейся из-под земли влаги. Очаг в середине, дым выходит из единственного отверстия. На детях, хотя уже было очень холодно, ничего не было, кроме рубах, а у большинства женщин верхняя часть тела ничем не покрыта, мужчины же одеты в тулупы. Их обувь — это подошвы из древесной коры. Я видел новорожденного, он лежал совершенно голый, без всяких пеленок, в корыте; короче, нищета такая, что невозможно описать, хуже, чем у рабов. Несмотря на это, они еще обязаны платить дань господину и даже за свое пребывание там тоже должны платить деньги. У нас свиньи живут лучше. Однако эти люди здоровые и рослые, их пища — это сухой хлеб и рыба, питье — вода. Они все рыбаки, держат свиней в своих ямах в одном помещении с собой. У детей и поросят одна судьба: постоянно копаться в земле; почти у всех детей большие пупки. За небольшие деньги они дали нам много рыбы. Женщины, как и мужчины, занимаются рыбной ловлей, работают не менее тяжело. В большие сети они ловят семгу, в этом участвуют все жители деревни. Женщины сопровождают своих мужей в плавании, участвуют в рыбной ловле и во всякой работе. Один из наших слуг застрелил здесь тюленя.
30
Имеется в виду картина Якоба Иорданса в тогдашней ратуше, нынешнем Королевском дворце в Амстердаме. Картина называется "Заключение мира", написана около 1662 г. Входила в серию из восьми полотен, изображающих эпизоды освободительной борьбы батавов против римлян. Первой в этой серии была картина Рембрандта "Заговор Юлия Цивилиса, или Трапеза". Полотно Иорданса, посвященное заключению мира между Цивилисом (Civilis) и Цереалисом (Cerealis), воспроизводится в книге Ван де Ваала (Van de Waal Н. Drie eeuwen vaderlandse geschied-uitbeelding 1500—1800, een iconologische studie. 's-Gravenhage, 1952. Deel 1. P. 225, 226).