У этого человека нехорошие манеры, он опрометчив и тороплив, привык часто делать некрасивые жесты, опираясь на свой крест [крест на посохе]. Он крепкого телосложения, довольно высокого роста, у него красное и прыщавое лицо, ему 64 года. Любит испанское вино[267]. Кстати или нет, часто повторяет слова: "Наши добрые дела". Он редко болеет, но перед грозой или ливнем чувствует себя вялым, а во время бури или дождя ему лучше. С тех пор как он уехал из Москвы, теперь уже 7-8 лет назад, его головы не касались ни гребенка, ни ножницы. Голова у него как у медузы, вся в густых, тяжелых космах, так же и борода.
Затем он привел нас в свой скит, куда очень редко кто попадает. Это каменный домик, в нем 16 комнаток, среди них две молельни. Мы все осмотрели. У него там и комната для научных занятий; но кроме русских и славянских книг, других я не видел. Лестницы очень узкие, похоже на лабиринт. Наверху площадка с часовенкой, похожей на беседку. Снаружи она белая, на вид как садовый домик у нас. "Пустынь" [скит] Никона лежит на островке, окружена водой[268]. По примеру Христа Никон уединяется здесь на <...> дней раз в году[269].
Вне этого монастыря, называемого Иерусалимом, вокруг него, размечены местечки на таком же расстоянии, как они в действительности находятся в Иерусалиме: Вифлеем, Кана, гора Олифетум, сад Гефсиманский и т.д. На некоторых [здесь] стоит только крест, на других — часовня, хотя там [в Иерусалиме] — деревни и деревушки. Здесь же вне монастыря еще пять-шесть больших рыбных прудов.
7 мая.
На следующий день утром он пригласил нас послушать его певчих и посмотреть богослужение. В назначенный час мы опять поджидали его в монастыре, и, когда он шел в церковь, мы появились перед ним и били челом. Здесь принято являться с низким поклоном каждое утро перед тем великим, к кому имеешь дело или просьбу. Он сразу велел привести нас в церковный портал, откуда мы могли видеть церковные церемонии и слушать пение, которое он приказал исполнить специально для нас. Как велено, так и сделано. Мы прошли в церковный притвор, и, так как дверь, по велению патриарха, оставили открытой, мы видели и слышали все. Церковь снизу доверху увешана иконами, алтарь отгорожен иконостасом и имеет три выхода; средний — самый большой, и сюда, как сказано, никому нельзя входить, кроме духовенства. Его используют священники, и то только тогда, когда идет важная служба, как, например, при выносе тела Христа[270]. Великолепные кресты и иконы висят против алтаря на стене. Вся церковь в свечах, также и перед каждой иконой свеча, зажигая которую, монах всякий раз крестится. Против алтаря стоят два аналоя, их переставляют в церкви по надобности, с них священнослужители читают по церковным книгам. Прямо против того же алтаря стоит высокое кресло для патриарха, но теперь он почти все время стоял, как стоят и все другие.
Трудно точно описать богослужение, хотя я и все видел, так как не понимал их языка и не знал значения многих церемоний. То, что видел и мог запомнить, я опишу. Вначале один дьякон читал нараспев много молитв, обращаясь к святым и к Богу. После некоторых слов он останавливался и замолкал; тогда все монахи начинали петь "Господи, помилуй", и это продолжалось, наверное, полчаса. Затем с амвона он молился за всех умерших царей, патриархов, митрополитов и святых русской церкви, а также за нынешнего царя и его семью. При назывании каждого имени все громко нараспев произносили пожелания и литанию[271], одновременно крестясь и делая поклоны. После этого спели "Аллилуйя" и "Кирие Элейсон"[272]. Дьяк продолжал стоять лицом к патриарху с опущенной на грудь головой, он облачен в ризу [стихарь], это кусок ткани, свободно висящий с плеч до земли.
В это время мальчик лет 12, уже монах [послушник], вышел на середину церкви и стал нараспев читать из Евангелия. Два монаха такого же возраста поддерживали эту книгу. Покончив с чтением, они с большой торжественностью отнесли книгу и положили ее на аналой, стоявший в середине церкви. Из книги стал читать упомянутый дьякон, подложив под нее длинную полосу своей ризы [ленту-орарь]. Часто он ошибался при чтении, и тогда патриарх поправлял и его, и мальчика (здесь редко кто умеет хорошо читать), а кто ошибался, тот за каждую ошибку бил челом. Читали одного из праотцев церкви. Затем все вместе долго и хорошо пели. Эти белорусы [украинцы] особенно хорошо понимают музыку. Затем сам патриарх громко читал "Отче наш" и "Верую".
Священник, который пока стоял внутри алтаря, где он по временам выполнял свою роль, вышел оттуда, держа в высоко поднятых руках книгу, думаю, это было Евангелие, за которой несли кадила, большие свечи и кресты; перед этим все кланялись, а патриарх, мне кажется, поцеловал книгу. Затем патриарх открыл Евангелие, которое стал читать священник, стоя перед открытым средним входом в алтарь. Между тем в знак почтения все сняли свои клобуки. После чтения священник с книгой отправился в алтарь; и снова все молились за умерших царей, а также и за настоящего.
267
Архимандрит Леонид говорит о Никоне намного лучше: "Единственное его питье — это чистая вода" (Арх. Леонид. Историческое описание Ставропигиального Воскресенского Новый Иерусалим именуемого монастыря. М., 1876. С.14).
268
269
Пропуск в рукописи. Можно было бы предположить, что изначально здесь было написано "40" (по аналогии с сорока днями, которые Иисус пробыл в пустыне), хотя в сохранившемся рукописном экземпляре это число не читается.