Вернуться.
Одному.
Его замутило от отвращения.
«И что дальше?» – сказал он себе.
Ответа не было. «Дальше» не существовало. Дом со слугами никогда не станет его. Чей угодно, но не его. Он забрался в самое пекло с другой целью. «Разве ты их не любишь?» – сказал ему Кобзарь.
Любит или нет, Тео не знал. Просто Макабр стал целью его жизни – жалкой и короткой, но жизни. Единственного, чего он не лишился.
«Пока еще, – напомнил себе Тео. – Пока еще».
Он так много рисковал последнее время, что перестал бояться умереть. И хотя виделся со Смертью, она его не страшила. Это действительно так. Тео не боялся смерти. Тогда чего же? Он опустил глаза на свитер, жесткий от крови, и ответ пришел сам по себе.
Его не страшила смерть. Своя… но не других.
Он поднялся и шатко побрел в никуда. Через несколько секунд он понял, что «никуда» оказалось Кобзарем.
– Ну вот ты, Тео, – обратился к нему Глашатай, – ты ведь понял суть договора?
Тео в непонимании уставился на Кобзаря и заметил, что все смотрят только на него. Даже стоявший поодаль Вангели скосил глаза. Тео столкнулся взглядом с мэром – и между ними всколыхнулась тьма. Лицо мужчины побледнело, а белки налились кровью. Вангели скривился и поднес руку к виску – слишком быстро.
Тео вспомнил: Шныряла рассказывала, что у мэра случаются приступы мигрени.
– Тео?
– Это неважно.
Кобзарь поднял бровь и промолчал.
– Сколько в этом зале дверей? – спросил Тео.
– Триста.
– Сколько залов в каждом крыле замка?
– Тысяча.
– Сколько в замке крыльев?
– А это, – музыкант повел плечом, – знает одна лишь Смерть.
– Это невозможно, – выдохнула Санда. – Мы здесь никогда ничего не найдем…
Некоторое время царила тишина, а потом послышалось еле слышное щебетание.
Тео завертел головой, силясь определить источник звука, и заметил птицу, сидящую у двери на постаменте. Цветы у лапок, ветку и саму птицу покрывало сусальное золото. Клюв раскрывался, и оттуда вылетал мелодичный звон.
– Что это?
– Сказительница. Каждую полночь она поет песню о мире Смерти, некогда сочиненную старым мастером, ее создателем. Он сконструировал Сказительницу давно, еще когда Смерть держала его в Ищи-не-…
Кобзарь осекся. Тео перевел взгляд на Глашатая, но тот сделал вид, что ничего не произошло. Он поднял глаза к потолку и нервно застучал по подбородку, что-то мыча. «Ищи-не… Что?» – удивился Тео и вдруг понял, что металлический звон сложился в слова:
И тут в одном из карманов Кобзаря оглушительно зазвенело. Смешно засуетившись, Глашатай вытащил огромный истошно дребезжащий будильник и нажал на кнопку, но тот продолжал трястись.
– Снова! Сломалась! – перекрикивая будильник, заорал Кобзарь: – Госпожа! Вызывает! Немедленно! Я! Должен! Лететь! Вы! Ищите! Призы! Вернусь! Через! Минуту! Или! Год!
Вокруг музыканта закрутился вихрь, взметнув пестрые бумажки, ленты и блестки. Улыбаясь во весь рот, Кобзарь помахал остолбеневшим игрокам будильником, взлетел в воздух и исчез.
На какие-то секунды воцарилась тишина, а потом началось.
Завопила Шныряла, Маска гаркнул: «Стой!», оглушительно грянул выстрел, и пол зазвенел.
Тео вздрогнул, быстро присел и повернул голову. Дика лежала на полу и тупо таращилась на черную дыру в шаге от себя. От дыры шел дымок, а вокруг сверкали мелкие осколки. В ноздри Тео ударил резкий запах пороха. Злющие глаза Шнырялы буквально прожгли стоящего рядом Маску, который только что ее оттолкнул.
Он держал в руке револьвер.
Александру Вангели посмотрел на Шнырялу, стиснув зубы, потом чуть двинул кистью, переведя дуло пистолета на Маску.
– Вот как? – обронил он холодно.
Повисло безмолвие. Никто не шевельнулся. Гнетущая тишина заскользила вдоль позвоночника Тео мерзким сквозняком, и он, поежившись, потянулся рукой к поясу, но пальцы схватили пустоту.
– Что это значит? – продолжил мэр.
Игрок в маске ответил долгим спокойным взглядом. Наконец медленно поднял свободную руку и снял черную ткань с лица.
На плечи упали темные волосы. Звякнула пара косиц с вплетенными в них кольцами. Но главное – глаза. Едва Тео увидел ярко-зеленую радужку, он сразу узнал их обладателя.