Мало того, что организму тяжело было восстанавливаться, так и сама Елизавета не стремилась к этому, отказывалась есть, принимать лекарства. Она часами смотрела отрешенным взглядом, погруженная в свои мысли, или спала, или тихо плакала. Это и беспокоило Егора Карловича больше всего, в конце концов, физическое здоровье поправиться, а вот как залечить душевные раны. Сначала надежды возлагались на Марию, потом на Филипповну, но Лиза просто отказывалась говорить, односложное «да», «нет», или кивок головы. Последнюю надежду Егор Карлович связывал с Никитой, уж если и с ним она не захочет поговорить, тогда… Никита, конечно, обо всем этом знал, очень волновался, но тем не менее, настроен был решительно.
Маша предупредила девушку о его приходе, тщательно расчесала и заплела в косу ее волосы, поудобнее устроила девушку в кровати, укутала в пуховой платок и тихонько скрылась. Никита с наигранной полуулыбкой и тяжелыми предчувствиями появился за ширмой у девушки. Она полулежала на подушках. Даже в неярком свете осеннего дня была видна чудовищная без кровинки бледность ее лица, синие круги под глазами, впалые щеки, и взгляд страшно — безжизненный.
— Здравствуйте, Елизавета Николаевна, как Вы? Мне наконец-то позволили увидеть Вас и поговорить, я так ждал и…
— Зачем Вы спасли меня, Никита? — в ее тихом голосе было столько тоски, — Вы же обещали, что не будете мне мешать, что больше не появитесь в моей жизни.
— Но, Елизавета, я…, - молодой человек просто опешил, но взял себя в руки, — Да я обещал, но при тех обстоятельствах, я клянусь, что никогда не помешал бы вашему постригу, но это страшное нападение, оно поставило под угрозу Вашу жизнь и…я не мог поступить иначе.
— Никита, по-моему, я говорила Вам накануне, что с большим удовольствием предпочла бы погибнуть еще тогда, вместе с моей семьей. Вы думаете, я случайно оказалась в тот роковой день на колокольне. Вовсе нет, да, я несомненно хотела привлечь внимание вашего полка, но в тоже время я осознавала и всю опасность для себя, втайне надеясь…
— Нет, не говорите так, не смейте. Елизавета никому, кроме Господа Бога не дано распоряжаться нашими жизнями!
— Да, но неужели же Вы не понимаете, как это тяжело, как больно, погибли все дорогие мне люди, никого не осталось, даже матушка Варвара, — по щекам девушки бежали тихие слезы, — вокруг меня только смерть, Никита и я не удивлюсь, если что-нибудь случиться с Вами…
Молодой человек тяжело вздохнул, взял ее руку в свои, прижал к щеке.
— Лизонька, я не знаю, что сказать Вам, то, что пережили Вы это ужасно, жестоко, страшно, но здесь нет Вашей вины, так сложились обстоятельства, провидение, все что угодно, но Господь уже третий раз дарует Вам жизнь. Егор Карлович говорит, что это первый случай в его карьере, когда при таком ранении ни сердце, ни легкое не пострадали, Вы не задумывались над этим?
— Да, и я хотела посвятить себя Господу, Вы же знаете.
— Да, но так случилось, что на обитель напали, это ли не указание свыше?
— Возможно, — девушка надолго задумалась.
— Я помогу Вам, Вы можете располагать мной, как Вам будет угодно, только не уходите в себя, не закрывайтесь от этого мира, от жизни, ведь Вам только 18 лет!
— Никита, — она посмотрела на него долгим, грустным взглядом, — оставьте меня, пожалуйста, я устала, я обещаю подумать над Вашими словами, только не зовите Марию, я хочу побыть одна. И можно еще просьбу?
— Все, что только возможно.
— Я не могу больше оставаться здесь, за этой ширмой, я чувствую, что за ней совершенно чужие мне люди, мне страшно, я…
— Лизонька, не волнуйтесь, я поговорю с полковником и думаю уже сегодня к вечеру, Вы и Маша переедете в отдельный дом с кухней, печкой и двумя комнатками. Честно говоря, я уже думал об этом и кое-что присмотрел. Но я считал, что пока слишком рано Вас беспокоить.
— Ничего, я справлюсь… Вы поможете мне?
— Конечно.
— Только, пожалуйста, вечером, чтобы не привлекать внимания. Маша и так болтает без умолку, что обо мне говорит весь полк.
Девушка тяжело задышала, видимо этот разговор отнял у нее много сил, откинулась на подушки, на лбу выступили капельки пота.
— Отдыхайте, Елизавета и не беспокойтесь ни о чем.
Вечером, когда стемнело, несмотря на ворчание Егора Карловича, состоялся скромный переезд в пустую, брошенную хозяевами, но крепкую избу. Маша всю ее вычистила еще днем, натопила печь, вещей у девушки не было, только то, что принесла Мария из своей одежды, на несколько размеров больше, поэтому собственно главное заключалось в самой княжне. Никита осторожно, как величайшую драгоценность на свете, взял ее, укутанную в пуховой платок и одеяло, ночи уже были холодные, на руки.
На пороге ждала Маша, Елизавету уложили в постель, она не стонала, не жаловалась, но Никита успел заметить по ее лицу, что ей больно. Она дышала прерывисто и тяжело, закрыв глаза, на лбу выступила испарина, а руки наоборот были ледяными.
— Елизавета, что с Вами, плохо? Воды? Что?
— Не стоит, сейчас пройдет, просто… — она не смогла сдержать стон.
— Лиза? Маша, да что ты стоишь, как пень, за доктором быстро. Лизонька, сейчас, потерпи.
Она только кивала в ответ.
— Так больно?
— Кровь опять пошла…
— Что??? — он аккуратно отодвинул одеяло, через повязку и рубашку действительно выступила кровь. — Рана открылась, неужели из-за того, что я нес Вас. Я… — Никиту бросило в холодный пот, — Лиза, держись, хорошо? Я здесь, рядом. — Она протянула ему дрожащую ледяную руку, закрыла глаза.
Кровотечение удалось остановить, Егор Карлович быстро делал последнюю перевязку, Никита и Маша помогали.
— Все, но теперь полный покой, никаких резких движений, я знал, что этим все кончится, молитесь, молодой человек, чтобы рана не открылась вновь. Хотели выслужиться, пожалуйста, вот, довольны, хоть бы носилки взяли. Нет, на руках романтичнее, верный рыцарь прекрасной дамы.
— Егор Карлович, пожалуйста, не надо, на нем и так лица нет, сейчас откачивать придется, никто не знал, Елизавете Николаевне лучше было, а теперь мы его и на порог не пустим. Честно, пока, Вы не разрешите. А барышня спит уже, все позади.
— Так совершенно невозможно работать, все лучше всех знают, что нужно, ну так и лечите сами. Никита Александрович, Вы свободны, идите уже, спать. Маша, ты здесь неотлучно, я к себе.
— Никита Александрович, не переживайте Вы так, — Маша с неподдельным сочувствием посмотрела на молодого офицера — это не из-за Вас случилось, а нам здесь лучше, спокойнее будет, да и Вы, если не ошибаюсь в пяти минутах квартируете. Ступайте спать, все устали, был трудный день. А пускать я Вас, буду, не волнуйтесь, мы Егору Карловичу не скажем.
А дальше жизнь побежала своим чередом. Медленно, но верно княжна поправлялась. Через месяц она уже начала вставать с постели, делать несколько шагов по комнате. Правда, это отнимало у нее почти все силы, но все же. Егор Карлович был доволен и уверен, что к исходу зимы она окончательно поправиться.
Все складывалось как нельзя лучше. Первый офицерский полк оставался зимовать здесь, в этой деревне. Станица Тимашевская стала некой невидимой линией фронта. За ней была освобожденная Белыми Кубань, впереди еще не захваченные ни белыми, ни красными земли. Полк Никиты Добровольского по распоряжению Деникина оставался в тылу и должен был прикрывать позиции, поэтому никакие переезды не грозили девушке. Как только княжна начала вставать, она немедленно попросила Машу помочь ей искупаться и наконец-то после полутора месяцев в постели помыть голову.
Это была главная мечта последних недель. Поскольку полк был разбит в деревне, практически в каждом доме здесь была баня. И княжна с наслаждением и помощью Маши накупалась всласть. Потом Мария ловко перевязала заживающую рану, укутала девушку потеплее и принесла чай на травах.