— Идемте, Елизавета, я приготовил для Вас маленький подарок.
— Подарок мне?
— Конечно, ведь сегодня Рождество.
— Совсем как в детстве, — тихо прошептала девушка и сразу сникла от нахлынувших воспоминаний.
— Я не знал, чем порадовать Вас, но помнится однажды в разговоре, Вы вскользь упомянули свою любовь к лошадям.
— Да, я очень люблю верховые прогулки, подождите, Никита, Вы приготовили мне…?
— Да, мы с Вами отправляемся верхом куда Вам захочется, Его Карлович разрешил, сказал, что это даже будет полезно для Вас.
За углом своего домика, Елизавета наконец увидела оседланных лошадей и не могла не улыбнуться Никите.
— Спасибо, Вы так внимательны и добры ко мне.
— Пустое, идемте, я помогу Вам. Правда, женского седла мне найти никак не удалась.
— Не страшно.
Никита помог ей сесть в седло и они тихо шагом тронулись за пределы деревни.
— А Вы неплохо держитесь.
— Меня учил батюшка, знаете я уже больше двух лет не сидела в седле, это так замечательно, что Вы предложили мне эту прогулку. Спасибо, Никита, такого подарка у меня не было уже очень давно.
— Вы меня смущаете, Елизавета, это такой пустяк, мы можем ездить хоть каждый день, здесь сейчас безопасно, войска Красных тоже на зимних квартирах и довольно далеко.
— Уж этого я боюсь меньше всего, — девушка чуть улыбнулась и пустила животное рысью.
Когда через пару часов они вернулись, Елизавета давно не чувствовала себя так хорошо. Она раскраснелась, проголодалась и к радости Маши с удовольствием завтракала вместе с Ниткой. А потом утомленная прогулкой и бессонной ночью, заснула глубоким сном.
Никита был счастлив, он смог ей чем-то угодить, хоть как-то разнообразить ее жизнь. Они стали выезжать верхом почти каждый день, за исключением того времени, когда Никита был занят в полку, с кем то ни было другим, девушка ездить отказывалась. Она вообще старалась оградить себя от общения с незнакомыми ей людьми и принимала его только в силу необходимости и тех обстоятельств, в которых она оказалась.
Постепенно они стали разговаривать с Никитой, она перестала бояться его и открыла ему душу. Она рассказывала ему о своем детстве, о доме, и даже о том, что произошло в тот страшный роковой день. Тогда ее спасло само провидение.
Не взирая на уговоры матушки, ранним утром того страшного дня Елизавета отправилась пешком в ближайшую деревню за молоком и продуктами. Родители запрещали ей выходить одной куда бы то ни было, обычно ее сопровождал брат Андрей и верный камердинер князя, но сегодня, она просто сбежала, устав от этого бесконечного преследования.
В этих местах было спокойно, в ближайшем городке стояли части белых, и княжна не понимала такой опеки со стороны родителей, а когда через пару часов она вернулась, все было уже кончено. Что было дальше, девушка помнила с трудом. Матушка Варвара рассказывала, что ее нашли белые офицеры, ехавшие по следам бесчинствующего Красного отряда. Не зная что делать, с находящейся в оцепенении от ужаса барышней, офицеры не придумали ничего лучше, как отвезти ее в монастырь. Никита слушал ее рассказ с болью в сердце, и главное его терзала мысль, что он и их лагерь были так близко…
— Какая злая ирония судьбы, ведь всего через несколько часов, максимум сутки там оказался отряд Романа Львовича, и если бы Вы все еще были там, то… все могло бы быть по-другому, а на следующий день у этого вяза был я сам, почему почему мы не встретились тогда?
— Не знаю, узнала бы я Вас в тот момент, я была в каком-то страшном оцепенении с трудом, понимая, что мне говорят. Даже, если бы Вы нашли меня там, Никита, это ничего бы не изменило.
— Не будем больше вспоминать, Елизавета, это тяжело и Вам и мне, пойдемте лучше пить чай, вчера из станицы Пашка привез свежайщие бублики и настоящее малиновое варенье.
Невольно девушка улыбнулась.
И все же Никита чаще видел слезы в ее глазах, и редко улыбку на лице, но главное, что она не закрылась от него, и воспринимала как друга. Однажды их разговор впервые после ее ранения напрямую коснулся монастыря.
— Никита, скажите Вы знаете, кто остался в живых?
— Я не знаю их имен, но монахини до сих пор живут в обители. Они не захотели ее покинуть даже несмотря на то, что эти стены теперь навсегда будут связаны со смертью и болью.
— Им просто некуда идти, и потом эта пустынь их дом, многие живут там с ранней юности, — княжна вздохнула тяжело, — Я бы хотела вернуться туда.
— Что? Но как же так…
— Нет, Вы не поняли не киноваткой, у меня сейчас слишком мало сил на послушания, да и постриг совершить просто некому. Это могла сделать только игуменья… — Елизавету умолкла, справляясь с эмоциями, — я просто поклониться ее могиле хочу. Матушка столько для меня сделала. Отвезите меня, Никита, прошу, — голос дрожал от набежавших слез.
— Хорошо, для Вас, я сделаю все. Завтра утром и поедем.
С тяжелым сердцем утром следующего дня молодой офицер ждал княжну. Как она справится, но может быть поплачет и наоборот облегчит душу, слезы тоже лечат.
Всю дорогу молчали, каждый думал о своем. У ворот Елизавета легко скользнула с крупа в мягкий снег, Никита даже не успел помочь. Он хотел было пойти следом. Но ее тонкая рука остановила, тихо уперлась в грудь:
— Не надо, Никита, Вам туда нельзя, ждите здесь.
— Но я же уже не раз был на территории.
— Прошу, останьтесь, нога мужчины не должна переходить этих стен. Я скоро вернусь.
Сердце княжны бешено стучало, пред глазами вплывали картины страшного боя. Но навстречу ей уже спешила матушка Феодора, пожилая умудренная опытом монахиня, экономка обители. Она приласкала, обняла девушку, и на душе стало легче. Монахиня отвела девушку на могилу настоятельницы, где она долго плакала и прощалась с матушкой Варварой и другими насельницами. Потом поднялась тяжело, зашла в трапезную, поговорила с сестрами. Они были рады, что Елизавета жива и почти поправилась и благословили ее.
Нужно было возвращаться, Никита заждался уже, оставалось еще одно дело. Елизавета поднялась в свою келью. Маленькая комнатка, с жесткой деревянной кроватью, стулом и столом и иконой в уголке. Девушка отодвинула стул, опустилась на колени, осторожно прощупывая руками стену. Ее руки ловко вынули одни из камней в стене, и оттуда княжна достала шкатулку. Все, теперь пора. Мысленно она прощалась с обителью, не зная достанет ли у нее душевных сил вновь вернуться сюда.
На душе Добровольского было нехорошо, словно пудовый груз лежал. Как она перенесет встречу с сестрами, а что если вопреки словам захочет остаться здесь. Тогда он уже ничего не сможет сделать, ведь обещал же не препятствовать. В этих тяжелых думах бежали минуты. Если бы не горячее дыхание лошадей, Никита бы уже давно продрог, но животные не давали замерзнуть. Наконец скрипнула калитка, девушка медленно возвращалась, опустив глаза.
Он каждой клеточкой чувствовал как ей больно, как тяжело видеть эти стены, все то доброе, что было связано с этим местом, обернулось трагедией.
Елизавета сама без помощи Никиты села в седло. И прежде чем он тронул поводья, девушка пустила лошадь с места в карьер в галоп, поднимая за собой целый столб снежной пыли. Не раздумывая, он бросился следом. Никита прекрасно понимал, как опасно ехать так быстро на незнакомой лошади. Он просил ее остановиться, но его крик тонул в ветре. А княжна между тем буквально летела по заснеженному полю, и Никита наконец то понял, что она не может справится с животным, лошадь, одурев от бешеной скачки и ослабленных поводьев, почувствовав свободу и свежий снег, понесла.
— Только, удержись, милая, еще немного. Лиза, — кричал он во всю мощь, — Лиза, сворачивайте по кругу, в одну сторону, по кругу.
Этот прием знают все наездники, если лошадь понесла, нужно постараться направить ее в одном направлении по кругу это поможет ей в конце концов остановиться. Но рассуждать теоретически одно, а вот на практике, сдержать, да еще направить куда бы то ни было обезумившее животное, превосходящее во сто крат по силе, ой как непросто, особенно хрупкой девушке.