Елизавета спустилась к нему в волшебном бирюзовом платье, окутанная тонким ароматом духов и дымкой легкой грусти в ее бездонных глазах. По торжественности обстановки, по усыпанной цветами машине она без труда определила, решающий вечер настал.
Они ужинали в шикарном ресторане на Елисейских полях. Потом, по предложению девушки пешком отправились к берегам Сены. Тихий апрельский вечер окутывал нежным ароматом каштанов. Молодые люди молчали, Пьеру все никак не хватало решимости. Тогда Елизавета взяла инициативу в свои руки, им уже давно пора было объяснится, она вдруг остановилась, оперлась на парапет набережной. Здесь было тихо и безлюдно, мерно плескались волны, в темном небе чернел Нотр-Дам.
— Пьер….
— Нет, позвольте мне начать. Он взял ее руку в свои, нежно поцеловал, — Елизавета, я…Вы очень… дороги мне…Вы в моей жизни четвертый месяц, а мне кажется, что я знаю Вас всю жизнь и отныне…моя жизнь — Ваша, — он заглянул в синеву ее глаз, — Я люблю тебя, — и прежде чем девушка опомнилась, легко привлек к себе, наклонился к губам, осторожно поцеловал.
Ничего подобного, что происходило с ней от тех волшебных поцелуев с Никитой в заброшенном лесном домике, не произошло, земля и небо остались на местах, сердце не переполнилось нежностью, не дрогнуло. В голове ясно билась мысль, «нет, я не смогу, прости меня, Пьер, но я не смогу».
Отстранившись он смотрел на нее с легким испугом.
— Что-то не так, я не должен был, у Вас в России не принято до свадьбы?
— Нет, но…
— Ну, конечно, же милая я схожу от тебя с ума, ты выйдешь за меня, сделаешь меня самым счастливым человеком на свете?
— Прости меня, Пьер, — Елизавете понадобилось немало мужества, чтобы сказать это, — но я не могу.
Он отпустил ее руки, отошел.
— Пьер, ты прекрасный, добрый, милый человек, но я не могу согласится, это будет предательством.
— Каким предательством, чего или кого? Или это из-за того, что тебе пришлось пережить, твоя тетушка говорила мне, ты даже собиралась в монастырь.
— Нет, монастырь ни при чем, просто… в России остался один человек.
— А, твой поручик, — Пьер горько улыбнулся, — Вы отказываете мне из-за него?
— Я хочу быть честной с тобой, Пьер, прости меня, прошу, я догадываюсь как тебе больно, но я люблю Никиту.
— А почему Вы говорите мне это только сейчас?
— Потому что я сама не так давно поняла это.
— Когда? — он больно сжал ее запястье, его мечта рушилась на глазах.
— Не знаю, какое это имеет значение.
— Вы, ты ты могла бы сказать мне раньше, я надеялся, я…
— Да, но у меня не хватало сил.
— Но, ведь он может быть уже убит, неужели ты будешь ждать его, как верная Пенелопа.
То, что ответила девушка повергло Пьера не просто в шок, а в немое оцепенение:
— Нет, я не буду ждать его здесь, я возвращаюсь в Россию, и умоляю тебя помочь мне.
Возвращение
Елизавета проснулась на рассвете с непередаваемым чувством надежды и радости одновременно. После стольких месяцев скитаний, этого опасного авантюрного по — другому не скажешь путешествия, она наконец-то приблизилась к своей цели как никогда. Когда вчера в случайном разговоре с полковником Крестовским, она услышала о Никите, то готова была умереть от нахлынувшего счастья.
Столько раз за эти 4 месяца ей казалось, что они вот-вот встретятся, и опять разочарование. То она опоздала, его перевели в другой полк, то он был серьезно ранен и лежал в госпитале, от этого сообщении Елизавета пришла в ужас, она впервые осознала, что может потерять его, но и из госпиталя его выписали 2 месяца назад. Пришлось опять начинать все сначала по крупицам собирать сведения о нем, искать, бороться с собой, своими страхами, отчаянием, невзгодами путешествия. Она исколесила юг страны вдоль и поперек, а чего стоило ей добраться до России, решиться на это безумство, от которого ее отговаривали все, а особенно тетушка и Пьер.
Но она любила, любила так невозможно сильно, что бездействие убивало ее. Никита разбудил в ее сердце любовь. После всех пережитых ужасов войны, после стольких смертей, Елизавета постепенно приходила в себя, и вместе с тем осознавала, как ей одиноко без него. Никита отныне стал всем: ее мечтой, ее болью, ее надеждой, она открылась любви, перестала бороться сама с собой и поняла, что больше не сможет жить, дышать без него.
Как можно было самой отвернуться от своего счастья. «Но я жестоко наказана — , не переставала вспоминать Елизавета, все что случилось с ней. — Я наказала сама себя, этим отъездом, если бы я только осталась, мы были бы сейчас вместе. А что, если он забыл обо мне, если не любит больше, может вообще не вспоминал весь этот год».
Такие мысли бывало терзали ее, но все же она верила, что мужчина беззаветно любивший ее 4 года, спасший ее рискуя собственной жизнью, не может так просто забыть. «Я разбужу твои чувства, Никита, мы созданы друг для друга, мы будем вместе, я верю в это. Боже, спасибо, что ты не позволил мне сдаться, я была на пороге отчаяния. Я столько искала и все напрасно, но вчера…снова обрела надежду. Никита, ты совсем рядом, и возможно сегодня, нет, нет в это невозможно поверить».
Девушка с нетерпением ждала, когда же наконец они отправятся в путь. Она давно была готова.
— Андрей Павлович, ну скоро же мы едем?
— Еще пару минут. Какое нетерпение, кем же все-таки приходиться Вам этот офицер?
— Я не могу пока сказать, но нас связывают воспоминания 4 лет.
— Позвольте, я помогу Вам сесть в седло, — офицер осторожно подсадил девушку, она смотрела на него сверху вниз мечтательным взглядом и словно не замечала.
— Сударыня, как бы я хотел, что бы кто-то так же думал обо мне как Вы сейчас о нем.
Елизавета отвела глаза, смутилась, и чтобы скрыть свою неловкость, умело пустила лошадь легкой рысью.
Маленький отряд из пятерых офицеров тронулся следом.
— Какой чудный день, Никита, искупаться бы сходить, а?
— Серж, перестань, ты же знаешь. Нельзя, вчера был приказ всем оставаться на местах, сегодня возвращаются наши от Врангеля, совет.
— Да к черту все советы, я жить хочу слышишь, а здесь даже приличной юбки нет. Одни старухи остались.
— Серж, ты настоящий ловелас, а как же клятвы медсестре Леночке, в госпитале, всего 2 месяца прошло.
— Целая вечность, только ты можешь сохнуть по своей Елизавете, которую уже никогда не увидишь. Это право глупо и просто ребячество. Нельзя любить одну женщину, это это просто невозможно. Женщины созданы, чтобы мужчины вкушали плоды их очарования и красоты, всех, кто рядом. Дойдет это до тебя когда-нибудь?!
— Сергей, я бы не советовал тебе говорить о ней в таком тоне! Я не шучу!
— Молчу, верный преданный рыцарь плаща и шпаги. Она поди давно замужем за каким-нибудь французским графом, а ты страдай, мучайся, сколь там 4, 5 лет прошло?
— Я не видел ее почти полтора года.
Взгляд Никиты был полон грусти и Серж понял, что друг неисправим.
— Ник, смотри, кажется наши едут, вон Соломон Андрея.
— Такого коня не с кем не спутаешь.
— Только погоди на нем, не Панин, черт меня подери там дама, настоящая, живая женщина. О чудо, Бог услышал мои мольбы.
— Да, но кто это, и почему они едут сюда, штаб в другой стороне.
— Какая разница, Ник, как ты мне наскучил со своей вечной рассудительностью. С ним женщина, значит, у нас есть повод для праздника.
— Серж, ты неисправим.
Молодые люди внимательно наблюдали за путниками. Что-то в девушке было Никите до боли знакомо, но она была еще слишком далеко и все же, что? Осанка, манера так непринужденно и легко держаться в седле, поворот головы, чуть вбок, его бросило в озноб.
— Елизавета, — прошептал он чуть слышно, но друг все-таки уловил это имя.
— Что, что ты сказал, Ник?
— Нет, этого не может быть, но…
А между тем всадники приближались, уже настолько, что можно было разглядеть нежный овал лица, Ее лица, выбившиеся из косы волосы. Ее каштановые прядки волос. Никита остолбенел, не в силах сдвинуться с места. Его разум кричал, это невозможно, а сердце готово было разорваться от счастья и летело к небесам.