Одно из принципиальных различий между рукописью и изданием связано с иллюстрациями[36]. В обоих изданиях Гольдфаста было по пять иллюстраций: вид Александровской слободы с птичьего полета; три изображения внутри покоев (прием посольства и переговоры); и, наконец, “рис. № 5” — пьедестал, поддерживающий царскую державу. В тексте есть отсылки к рисункам № 1—4. Но отсылка к рисунку 4 явно ошибочна, там должно стоять “рис. № 5”. Учитывая это и сравнив изображение Александровской слободы с реальной топографией современного Александрова, К. Расмуссен высказал предположение, что иллюстрации были плодом творчества не Ульфельдта, а издателя и не представляют ценности как исторический источник[37].
В рукописи никаких отсылок к изображениям нет. Но есть все же один рисунок на поле, в том месте, где в издании ошибочно указано “рис. № 4”. В действительности рисунок соответствует “рис. № 5” издания[38]. Отсутствие отсылок подтверждает, вероятно, подозрения К. Расмуссена в том, что иллюстрации в первом издании появились, скорее всего, благодаря творческой работе издателя. С другой стороны, наличие в рукописи одного рисунка (наименее сложного и интересного, а поэтому никогда не воспроизводившегося в работах историков) заставляет предположить, что Ульфельдт думал об иллюстрациях. Возможно, этот маленький рисунок подтолкнул издателя к идее проиллюстрировать книгу. В любом случае, трудно не согласиться с мнением К. Расмуссена, что первые четыре иллюстрации выглядят довольно подозрительно и вполне вероятно, были созданы на основе ульфельдтовского текста художником с богатой фантазией.
Несомненно, что при современном переиздании записок Ульфельдта приоритет должен быть отдан тексту рукописи, а не первого издания[39].
То, что в нашем распоряжении есть ранняя рукопись с ульфельдтовским текстом, — это, конечно, очень важно. Но все же в том, что касается ранних записок иностранцев о России, более важен факт, что помимо ульфельдтовского текста мы обладаем еще двумя сочинениями о посольстве в Россию в 1578 г., которые никогда раньше историками не изучались и не использовались. Одно из них — дневник NN — К. Расмуссен совершенно справедливо считал никак не связанным с текстом Ульфельдта.
Но прежде чем обратиться к “Дневнику”, мы должны сначала разобраться с описанием путешествия на латинском языке, атрибутируемым ульфельдтовскому священнику, Андреасу[40]. Атрибуция не вызывает никаких сомнений. Несомненна тесная связь между сочинениями Ульфельдта и священника, если мы сравним оба текста между собой. Так, к примеру, в тех случаях, где Ульфельдт употребляет “Ego” и глаголы первого лица, то у священника мы читаем: “D: Jacobus Wlfeldius”[41]. В особенности следующий сюжет, содержащийся в обоих текстах, ясно показывает, что Андреас действительно был личным священником самого Ульфельдта, а не просто каким-то клириком, прикомандированным к посольству. Когда 11 июня посольство достигло Фелина, то некоторые ливонские женщины пришли к посольским священникам с просьбой крестить их детей. Ульфельдт об этом пишет, что “наш пастор” крестил “более 55 человек”[42], а в записках Андреаса стоит: “мною было крещено более 50 человек”[43]. Судя по сведениям “Дневника”, также отразившего этот эпизод, священников при посольстве было больше одного[44]. Следовательно, когда Ульфельдт употреблял выражение “наш священник”, то он имел в виду своего личного священника.
В первую очередь мы должны задать вопрос, верно ли заключение К. Расмуссена о взаимоотношениях между записками Ульфельдта и священника. Суть этого вопроса заключается в том, действительно ли помимо трех существующих текстов был еще и гипотетический четвертый — на немецком или датском языке, из которого в равной степени заимствовали и Ульфельдт, и священник.
Главный аргумент К. Расмуссена, на котором он строил свою теорию, — это то, что поскольку и у Ульфельдта, и у священника встречается информация, которой нет у другого, то они независимы друг от друга. Этот аргумент, конечно же, не выдерживает критики. Любая информация, которой нет в другом сочинении, легко могла быть почерпнута из какого-то дополнительного источника или же просто из собственных воспоминаний. Что касается сведения, на которое К. Расмуссен указывал как на свойственное только Ульфельдту (шведская атака Пернау), то следует напомнить, что Ульфельдт сам открыто сознавался в том, что он использовал дополнительный литературный источник — “недавно изданную” “Ливонскую Апологию”[45]. Следовательно, любую информацию о Ливонской войне Ульфельдт легко мог позаимствовать оттуда. Относительно упоминания “Ливонской Апологии” К. Расмуссен полагал, что это должно было быть второе (в сущности третье — Дж. Л.) издание Chronica der Prouintz Lyfflandt Бальтазара Рюссова (Balthasar Russow), появившееся в 1584 г. Именно здесь, а не в первом издании 1578 г. встречается сведение о попытке русских отбить Венден в октябре 1578 г., о котором Ульфельдт пишет со ссылкой на “Ливонскую Апологию”[46]. Это означает также, что, согласно К. Расмуссену, Ульфельдт не мог закончить своих “Записок” ранее 1584 г.[47].
36
Все иллюстрации см.:
39
То, что К. Расмуссен не заметил рукописи, совершенно не поддается объяснению. Она зарегистрирована в двух наиболее используемых каталогах Королевской библиотеки наряду с двумя другими сочинениями о посольстве 1578 г., которые К. Расмуссен изучал. К сожалению, по техническим причинам текст рукописи, подготовленной Дж. Линдом, в настоящее издание не включен.
40
Пока что так и не удается идентифицировать нашего Андреаса в источниках. В 1596 г. рукопись уже перешла во владение священнику церкви в Ледьейе, Бо Ольсену (ум. 1599), который и сделал запись с атрибуцией текста “Андреасу, священнику Ульфельдта”. Но до того как Бо получил эту рукопись, она, по его словам, принадлежала другому священнику, Николаю Эскильдсену из церкви св. Петра в Нествиде. От него она перешла в собственность церкви св. Мартина в том же Нествиде и уже только после этого попала к самому Бо. Следовательно, с тех пор как рукопись покинула своего автора и до 1596 г., она прошла через руки по меньшей мере трех владельцев. К тому же дошедший до нас текст — не оригинал, хотя он вполне может быть собственной Андреаса беловой копией. При копировании писец перескочил с одного слова “equis” на другое, но быстро обнаружил это и зачеркнул повтор: “...retentis equis, quos Neugardias acceperamus... secum equis quos Neugardias”, см. л. 28 об.
41
Ср.:
44
“Christnet Vor Predicannter enn ganndsche hob Smaabornn” (russ), см.: Gl. kgl. Samling 871. 2°. Л. 4v.
45
“...missum id faciamus &
46
Рюссовская хроника 1584 г. была переиздана в 1848 г., а с последнего издания, в свою очередь, была сделана факсимильная публикация.
47
He зная ничего об идентификации К. Расмуссеном “Ливонской Апологии” как “Хроники” Рюссова, X. Ф. Грэхам, изучая источники по разгрому Иваном Грозным Новгорода в 1570 г., также обнаружил “любопытные реминисценции из Рюссова” в “Записках” Ульфельдта. См.: