— Как это? — удивляюсь я. — Так сразу и зажили?..
— Почему… — невозмутимо, словно рассказывает о чужой жизни, отвечает Анна Даниловна. — Первый год был у нас голод. Все у нас подохло, люди снова стали умирать, спать ложились всегда голодные. Через год дали нам власти зерна, делили кому пуд, кому два, посеяли и после уж зажили, не сразу. Хлеба досыта ели. Одежду справляли, сахар был. И прожили мы в этом поселке… Сергей, сколько лет? Двадцать?
— Нет, мама, четырнадцать. Это всего двадцать лет мы ездили.
— Землю — сколько хочешь бери, пахай. На быках пахали. А дальше — больше, молотилка началась.
— А почему вы из Персии начали уезжать?
— Не знаю почему. Сродники разбогатели в Америке, значит, надо в Америку. Сестры мужа до революции уже здесь жили, письма писали, езжайте, мол, к нам.
— А вы разбогатели?
— И мы разбогатели!
— Скажешь ты, мама! — первый раз за весь разговор возразил матери Сергей. — Две рубашонки — значит разбогатели. Мы в одних рубашках сюда ехали. Уезжали, потому что умирали много. Ты, мама, забыла, вода плохая, докторов нету…
— А как же детей рожали? — спрашиваю я.
— Я принимала.
— Она в бане принимала, я помню, — говорит Сергей.
— У нас не так было, как тута, — смеется Анна Даниловна. — Тута в положении, сразу бегут к доктору. У нас никто не знал, в положении ты иль не в положении. Когда родить приходится, тогда меня звали. Много в родах умирали. Если ребенок неправильно идет, оба умирали — что я могу делать? А тута чуть что боится: ребенок там у нее…
— Сродники прислали деньги на билеты, — прерывает акушерские воспоминания матери Сергей. — В сорок восьмом году билеты взяли и поехали, квота русская в Америке была пустая, нас научили: скажите, что вы из России, не из Персии. А откуда мы? Мы и есть из России. Один за один дочиста быстро переехали. И сразу в Сан-Франциско. Сродники подмогнули, дали две тысячи долларов, дом купили.
— Этот дом мой муж сам строил, — объявила Анна Даниловна. — Он все мог. А я на тряпки работать пошла.
— Как на тряпки?
— Фабрика тут рядом такая была, тряпки привезут, надо их бросать в разные стороны — какие в белье, какие, где штаны иль пиджак. Работали на ней молокане, а хозяева — итальянцы, хорошие люди. Одели нас, ковры нам дали. Здесь все почти новое выбрасывают, а итальянцы говорят — выбирайте, мы к вам домой свезем. Харчи стали покупать в долг. Покупай, вари. Неделю берем в долг, йотом рассчитываемся. А из тряпок бумагу потом делали.
— Трудная была работа?
— Легкая, сама подумай.
— А дом молоканский уже был?
— Давно был. Ледник нам сродство купило. Муж мой второй — плотник, самая дорогая работа. Ребяты подрастать стали.
— Сергей, а как вы на Вере женились? — спрашиваю я.
— Сам. Мама с папой только деньги заплатили. У нас по-старинному детей женят. Вере семнадцать, мне восемнадцать было. Я один раз только и видал ее в жизни, в Лос-Анджелесе.
— Отец сказал, кто на молоканке, сам женю. А если американка, ничего не дам, — добавила Анна Даниловна.
Вера, давно пришедшая из молитвенного дома, закричала из кухни:
— Сергей меня на русскую картину повел, вот и все. Вернулись, а сродники уже мед пьют. Значит, невеста давай жениху залог, а жених невесте.
— А что вы дали, Сергей?
— Платок дал и долларов двадцать, не помню. А невеста мне шарф белый.
Вера выходит из кухни и смеется:
— Ой, не могу! Сергей мне все намекает, а ничего не говорит, а они мед пьют. А свекр мой уже вовсю поет собранные песни, веселый очень был. После залога всех сродников назавтра собрали, снова мед пить. Это уже обручение. А Сергей все молчит. А тут уж скоро свадьба.
— Через месяц, — напоминает Сергей.
— Посылают меня из Лос-Анджелеса в Сан-Франциско. Приезжаю, ничего не знаю, где будем жить, что делать. Остановилась у сродников. Утром выхожу, девчата русские на улице. Девчата, спрашиваю, где мой жених живет? Иди, говорят, ровно, не сворачивай, найдешь. Вот и пришла.
— Вместе все стали жить, на чердаке комнату им построили, — вступает Анна Даниловна. — Это сейчас, только свадьба, сразу — отдельно хотим! Раньше у нас такого не было.
— Чай, пожалуйста, пить! — приглашает Вера.
За чаем, за красиво накрытым столом, мы ведем уже современные разговоры — о перестройке, о гласности, об изменениях в церковных делах. Сергей, оказывается, два раза был в Советском Союзе, в Сочи и Пятигорске. Тридцать пять лет отработал шофером, как-то поднял тяжелое, надорвал спину. Съездил в советское консульство в Сан-Франциско, посоветовался, помогли поехать в Сочи. А в Пятигорске был в молоканском собрании: