Еще одна деталь: в комнатах дома Ротчева лежали большие, крупные в квадратном сечении чурбаки с пазами и выступами — остатки первоначальной стены. Поразила чистота работы: выступы точно соответствовали пазам — так соединялись бревна в углу дома. Удивился я еще и потому, что знаю, как сейчас строятся избы с перекрещивающимися бревнами в углу, с выступающими концами, строятся довольно грубо, на глазок. А тут такая чистота работы, как будто все делалось по линеечке с точностью до миллиметра. А ведь делалось все это пилой, долотом, топором. Видно, большие умельцы были эти русские люди, что жили когда-то здесь, на тихоокеанском берегу, видели этот беспредельно голубой океан, уходящий к сизоватой дымке горизонта, эту накатывающуюся на песок волну, слышали крик чаек.
Они пришли сюда, отодвигая все дальше и дальше восточные границы нашей страны. Это было как бы продолжение походов Ермака, экспедиций Дежнева — расширение русского государства. Форт-Росс возник как база, необходимая для поддержки русской Америки на Аляске, для того чтобы снабжать продовольствием тот богатый пушниной, но скудный земными плодами край, а заодно — как расширение территории, на которой промышляли русские охотники и работавшие вместе с ними алеуты и индейцы.
Кстати, отношения русских с туземцами были на редкость дружественными и, как мы бы сказали теперь, конструктивными. Алеуты жили вместе с русскими. Тут, в Форт-Россе, их было примерно столько же, сколько и русских. К ним присоединились индейцы. В дружбе с русскими они видели защиту от колонизаторов-испанцев, а может быть, и французов. У многих русских на Аляске жены были алеутки. И сейчас на Аляске живут потомки наших людей — полурусские, полуалеуты.
Но, конечно, кроме продовольственных и охотничьих функций форпост России в Калифорнии имел и политическое значение — это был своего рода колышек, забитый в процессе расширения власти русского государства.
Стены из почерневшего теса с заостренным верхом, сторожевые башни на двух углах, в третьем углу тоже деревянная, такая же темно-серая островерхая часовня с крестом, два бревенчатых дома. Высокие стены внушительной по тем временам крепости, из бойниц башен смотрят пушечки, впереди — сверкающий простор океана, с тыла — крутые уступы гор. Форт специально построили так, чтобы с суши к нему невозможно было подобраться с артиллерией, а море и вся гавань хорошо просматривались со стен башен и были в пределах пушечного обстрела.
2
Было заранее договорено, что из Сан-Франциско мы тронемся в путь от моей гостиницы в семь утра, но, как известно, русский человек выше мелочной пунктуальности. Николай Иванович Рокитянский, профессор местного колледжа, прибыл в начале девятого.
От Сан-Франциско до Форт-Росса часа два езды на север. Дорога живописная. Чем ближе Форт-Росс, тем она становится красивее. Сначала пожелтевшие — к июлю здесь уже не остается влаги — холмы. Но на них все равно пасутся коровы и овцы. Потом река, довольно широкая, но обмелевшая к лету, в зеленых, кустистых берегах.
— Славянка, — говорит Николай Иванович, так ее называют русские. — Ну а американцы — Рашен Ривер, Русская река.
Так мы и ехали до самого Форта по берегу Славянки, которая становилась все шире, приближаясь к океану. Вот он загорелся, сияющий синевой, уходящий далеко к горизонту, накатывающий белые барашки на прибрежные скалы. Берега между тем становились все круче, а дорога все уже. Встречные машины аккуратно разъезжаются. Ошибешься на полметра — и поминай как звали. И бесконечные скалы, островки. На одной такой гряде лежбище тюленей. Лежат себе спокойно под солнцем, ноль внимания на двух любопытных мальчишек, которые подошли довольно близко.
Подъехали к Форт-Россу. На парковке рядом — столпотворение. Люди, машины, и все это движется к построенному рядом с парковкой музею. Сегодня день особый — «Ливинг хистори дей», день живой истории. К тому же сегодня юбилей — 175 лет со дня закладки форта. Входим в музей. Николай Иванович гордо сообщает, что мы члены Исторического общества. Проходим без очереди и билетов. Тропинка от музея ведет уже к самому Форт-Россу.