Итак, первоначальное направление моего путешествия определяется прежде всего необходимостью заняться остяками. Не встреться этой необходимости, я отправился бы прямо к самоедам. Путешествие к последним было бы очень для мне интересно уже и потому, что имело бы связь с прежним моим путешествием. Тогда я проследил самоедское население от Мезени по Канинской, Тиманской и Большеземельской тундрам и чрез Урал до Обдорска. Теперь по-настоящему мне следовало бы начать свои исследования от Обдорска к Надымской губе, отсюда к Тазу и далее к Енисею. Но на этом пути мне встретились бы народцы, которые некоторыми учеными принимаются за самоедов, другими — за остяков. Предположив, что они не чистые самоеды, не чистые остяки, а смесь этих двух народов, без знания остяцкого языка этой поездкой я никак не достиг бы своей цели. Даже и в случае ложности этого предположения я имею все-таки основательную причину полагать, что этим путем цель моего путешествия недостижима. В моей инструкции выражено желание Академии, чтобы лингвистические занятия составляли главный предмет моей деятельности во время путешествия. Но чтоб занятия такого рода могли иметь хотя некоторый успех во время летнего путешествия, для этого необходимо иметь возможность располагать собственным экипажем и разъезжать по собственному благоусмотрению. Но не всякий может располагать довольно значительными необходимыми для этого средствами. Что касается до меня, то я был бы принужден пристать к русским, которые отправляются по торговым делам к берегам Ледовитого моря. Но торговля и наука редко подают друг другу руку помощи, а в настоящем случае мои интересы вовсе не могли бы идти рука об руку с интересами купца. Пока он производил бы торг с остяками или спокойно занимался солением рыбы на каком-нибудь пустынном берегу, мне следовало бы сидеть в самоедском шалаше, в котором купцу в летнее время нечего делать. Кроме того, обские суда ходят не дальше Надыма, где живут еще остяки; но как пробраться оттуда до Таза, и вообще, возможно ли это при моих средствах — не знаю. Знаю только то, что лето в этих местах в высшей степени неблагоприятно для путешествия, предпринимаемого с лингвистической целью. Филолог должен отыскать для своих занятий несколько главных соответствующих станций и по возможности избегать пребывания в необитаемых, безлюдных местах, где, само собой разумеется, ему нечего и делать.
Зимой он может и остановиться, и ехать, когда ему угодно, потому что, говоря в самоедском духе, в это время везде есть люди, везде дороги. Летом же самоеды разбредаются, и всякое сообщение по тундрам прерывается, так что месяцы нельзя тронуться с места. Это я испытывал неоднократно и в последний раз на пути из Колвы в Обдорск осенью 1843 года. Я путешествовал тогда в обществе зырян на так называемом каюке вверх по реке Усе и доехал, таким образом, до подошвы Урала, пробыв в дороге около двух недель. Здесь в ожидании оленей и зимнего пути я принужден был простоять почти пять недель на пустынной тундре и питаться мясом дохлых оленей. От Колвы до Березова я ехал девять недель и на своем этом пути не встретил ни одного самоеда. Двумя месяцами позже я мог бы проехать это пространство в девять дней и встретил бы на дороге множество кочевников. Поэтому и в настоящем случае я не мог не ожидать тех же самых неприятностей. Кроме того, и еще одно обстоятельство заставило меня отказаться от неверного путешествия к Ледовитому морю. Во время прошлогоднего моего пребывания в Березове мне говорили, что при реке Казым[14] живут восемь кочующих самоедских племен (по мнению Шёгрена, — семейств), которые по языку значительно отличаются от самоедов, принадлежащих к Обдорской волости. Такого важного показания я, разумеется, не могу оставить совершенно без внимания и до отъезда к Енисею должен узнать что-нибудь подробнее об этой незамеченной до сих пор отрасли самоедского племени. Этого, по всей вероятности, я не в состоянии буду сделать до наступления осени, когда казымские самоеды, как говорят, посещают Кондинск[15] и Сургут.
Принимая в соображение все эти обстоятельства, я предполагаю поездить в это лето только по Иртышу и Оби и заняться преимущественно изучением остяцкого языка. Главным и удобнейшим для этого пунктом кажется мне местность около Самаровой, потому что сюда стекаются остяки из разных округов и, по уверению здешних русских, значительно отличаются друг от друга по языку. Хотя точнейшее исследование разных остяцких наречий и не входит в круг моей деятельности, но уже и для общего обсуждения языка и еще так грубого и не обработанного, как язык остяцкий, полезно и даже необходимо сравнение нескольких наречий. Кроме того, я надеюсь добыть здесь в течение же этого лета и необходимые сведения о казымских самоедах. В таком случае я мог бы с наступлением первого зимнего пути продолжать свое путешествие по какому-нибудь другому направлению. Согласно академической инструкции и собственному желанию постарался бы я тогда пробраться прежде к Тазу, затем к Енисею и потом, познакомившись вполне с общим северным наречием самоедского языка, перешел бы к южным его разветвлениям. Вот план, которого я еще покуда придерживаюсь, хотя предвижу, что выполнение его встретит большие затруднения. Важнее всего то, что я еще не знаю, можно ли с сургутской стороны пробраться к Тазу, а потом, следуя этому плану, мне уже нельзя будет посетить на этот раз самоедов, живущих в окрестностях Нарыма, потому что для них пришлось бы проехать несколько сот верст от Енисея к Оби. Для избежания этого крюка я мог бы распорядиться и таким образом: провести всю следующую зиму у разных самоедских племен по Оби, весной перебраться вверх по Кети в Енисей, спуститься вниз по нему и возвратиться вверх по Тазу. Все это, впрочем, будет зависеть от разных обстоятельств и отношений, которых вперед определить невозможно.
14
Казымскими (или «кондинскими», т.к. с XVIII века они были приписаны к Кондинской волости, названной по селу Кондинское на Нижней Оби) самоедами называли лесных ненцев, основная часть которых обитала в верховьях Казыма. Обычно лесные ненцы определяются как особая группа ненцев, но есть основания считать их отдельным народом, хотя и близкородственным тундровым ненцам. Кастрен упоминает 8 «племен» (т.е. родов) казымских самоедов, к сожалению, не называя их. Сейчас известны крупные роды Айваседа, Вылла, Пяк, Иуси; роды Логаны, Ничу и Венго насчитывают всего по нескольку человек. Они занимают верховья Казыма, Лямина, Тромъегана, Агана и Пура.
15
Кондинск — искаженное название Кодского городка на Оби, бывшей резиденции князей Кодского княжества. Начиная с XVIII века в письменных источниках название Кондинский (Кондинск) вытеснило исконное название поселения. В советское время поселок был переименован в Октябрьский (районный центр ХМАО). Не путать с пос.Кондинский (бывший Нахрачи) на р.Конде.