Теперь позвольте мне присоединить одно замечание. В «Академических Известиях» (Bulletin de la Classe historico-philologique. Tome II. P. 379) высказано вами предположение, что под самоедскими племенами я, вероятно, разумел отдельные семейства. Под словом племя (Stamm)[83] я понимаю соединение нескольких родственных семейств, имеющих одного общего главу и некоторые издавна ведущиеся обычаи. Это название мне кажется весьма соответственным, выражая не только родство семейств, но и соединение их в одну корпорацию, как видно из слов: «Stammfurst, Stammhaupt, Stammverfassung». Но если угодно, можно заменить его словом род (Geschlecht), хотя последнее не обозначает соединения семейств в корпорацию. Вероятно, вас привело тут в некоторое сомнение то, что число племен в Кондинской области в отношении к незначительному пространству, ими занимаемому, слишком уж велико. В самом деле, самоедские племена, за исключением немногих, весьма малочисленны. Так, казымские самоеды, разделяющиеся на восемь племен, не превышают 800 душ. Клапрот говорит, что по обеим сторонам Урала находятся только три рода, а именно: Wanoita, Tysja-Ilogei (читай: Tysi и Lohei, по-русски Тюзи и Логей, составляющие два рода) и Chyrjuri (читай: Harjutsi), между тем в одной Обдорской волости живут 32 рода, или племени. Самое большое из них — племя Harjutsi, разделяющееся на многие ветви и распространенное от реки Кары на западе до Енисея — на востоке. И род Wanoita — также значительное племя, распадающееся, подобно Harjutsi, на многие ветви; все же прочие состоят из немногих семейств...
IV
Асессору Раббе. Нарым. 1 (13) декабря 1845 г.
«Виноват!» — говорит русский человек, когда сделает ошибку, которой ничем извинить нельзя. Вот и я попал в эту категорию виноватых тем, что, не послушав Академии, просил адресовать письма в Енисейск двумя месяцами ранее, чем следовало. Может быть, однако ж, я еще найду средство задержать их в Томске, куда и прошу впредь писать мне. Но когда живешь в такой пустыне, в которой даже и предчувствием не отгадаешь, что с тобой случится завтра, разумеется, нет никакой возможности определить заранее сроки своих поездок. К счастью, почтовая часть утроена в России так хорошо, что и маленькой записочкой в пять строк можно вытребовать свои письма с одного конца света на другой. Прилагаемая копия с письма моего к Шёгрену объяснит тебе причину, побудившую меня остаться в Томской губернии.
До сих пор все шло еще довольно благополучно, но Енисейская губерния и северная часть ее будет для меня оселком, который — сознаюсь к стыду своему — серьезно страшит меня. Поможет мне Бог возвратиться благополучно и из Туруханска — я навсегда прощусь с севером Сибири, который сделался уже для меня решительно невыносимым. Зато, с другой стороны, как хочется мне побывать в прибайкальских странах и взглянуть на китайские бороды. Вообще я смотрю на китайцев довольно благосклонно, и если б принадлежал к числу сильных мира сего, то составил бы родословную и доказал бы, что финны и китайцы происходят от одного и того же предка. Что касается собственно до меня, то я не придаю особенной важности знатным предкам, расположен даже более к людям, у которых отцы были мельники, каменщики, чулочники и т.д. Оно как-то и меньше риска быть сыном сапожника, а не сенатора: выйдет из тебя что-нибудь — тем больше чести. Бобыль — так можно утешиться и тем, что и отцы наши были бобылями. Таково мое убеждение, и потому бесконечно рад, что с каждым днем нахожу все более сходства между финскими и сибирскими языками.
P.S. Совсем было забыл сказать, что сегодня я отправляюсь из Нарыма в деревню Тогур, за 110 верст отсюда. Шёгрену я посылаю с этой почтой тетрадь путевых заметок до того сухих, что могут занять почетное место в «Suomi».
V
Асессору Раббе. Тогур. 11 (23) января 1846 г.[84]
Находясь в русской деревне Тогур, в 110 верстах к югу от Нарыма, в десять дней тому назад вместо подарка на Новый год получил от тебя два пакета с письмами, которые делают тебе честь и дают тебе полное право на мою благодарность. Замечательно, однако ж, что как эти, так и некоторые другие письма нашли меня в этом жалком гнезде, тогда как они были адресованы совсем в другую губернию, по крайней мере, за 2000 верст отсюда.
83
Здесь и ниже Кастрен употребляет термин «племя» по отношению к родам и крупным семейным группам (подразделениям рода) ненцев. Характеристикам племени в современном понимании может соответствовать только весь ненецкий народ в целом. Так, например, племя должно быть эндогамным (все браки заключаются внутри него). Эта черта имелась у ненецкого народа в целом, а те подразделения, которые называет Кастрен («соединение нескольких родственных семейств»), напротив, являлись экзогамными (браки внутри них не заключались). Для племени также характерно деление на фратрии, чего, естественно, не могло быть у «соединений нескольких родственных семей». Ненецкий же народ в целом как раз делился на две фратрии — Харючи и Вануйта. Разумеется, племенная структура у ненцев уже во времена Кастрена была далека от классической, с ростом населения началось дробление фратрий на множество родов, они, в свою очередь, делились на группы родственных семей. Правила эндогамии и экзогамии утратили четкость, начался рост имущественного неравенства, хозяйственные и ритуальные функции стало невозможно осуществлять в рамках рода, не говоря уже о племени, поэтому они перешли в ведение отдельных групп родственных семей. Очевидно, это и послужило основанием для выделения Кастреном этих групп в качестве племен.
84
Из Тогура Кастрен, кроме того, послал еще в письме к Коллану, писанном накануне рождества 1845 года, множество поправок к первым двум напечатанным листам своей черемисской грамматики.