Другое обстоятельство, не менее важное в вопросе о названиях финских племен. Подобно самоедам и многим другим диким народам, финские племена называли себя первоначально также общим именем «люди». Теперь они имеют, конечно, специфические имена, но у некоторых из них название человек и теперь еще придается только урожденцу. Так, у зырян слово mort значит «человек» и вместе с тем «урожденный зырянин», особи же другого племени называются jos или jos-mort, а во множественном числе woityr или woityrjas — иноземцы, в противоположность mortjas — людям, или зырянам. Так же точно черемисы сами называют себя mara — человек, а иноземцев — edem (от татарского adam). Название олончан lyyti (от люди, Leute) есть, вероятно, перевод какого-нибудь туземного, равнозначащего слова. Возвращаюсь к вышеприведенным словам mort (mord, murt) и mara. По происхождению своему они одно и то же слово, родственное персидскому märd, которое равным образом значит «человек». Здесь в черемисском также отпало на конце t и затем корень принял мягкое а, и именно вследствие общей финским языкам наклонности к двусложным корням. Происшедшее таким образом mara, по русскому произношению, почти непроизвольно переходит в marja, которое, для отличия от собственного имени Марья, легко могло превратиться в меря. Так называется у Нестора финский народец, который, по его свидетельству, жил к западу от черемисов, в окрестностях старого Ростова. Так как этот, уже исчезнувший из истории, народ носит одно название с своими соседями черемисами, то мы и имеем полное право заключить, что он или состоял из черемисов, или был весьма близкое к ним племя. Другое, также исчезнувшее финское племя — мурома жило к югу от мери или к западу от нынешней мордвы, в стране, где теперь город Муром. Слово мурома составлено из mur, очевидно, сродного с mort (murt) и из ma — земля, страна. Поэтому в буквальном переводе слово муром а значит «люди на земле», в противоположность мордве — «людям при воде». Из этих названий, кажется, можно заключить, что оба эти народа принадлежали к одному и тому же племени, но разделились на две ветви, из которых одна (мордва) поселилась у реки, а другая (мурома) была, напротив, отрезана от нее. Предположение это в высшей степени правдоподобно, но, чтобы привести генеалогию мери и муромы в совершенную ясность, нужно было бы подробно исследовать все не русского происхождения названия местностей, которые, может быть, еще встречаются в пределах древнего местожительства обоих народов. Я уже приступил было к такому исследованию, но должен был оставить его за неимением достаточных лексикографических пособий. Во всяком случае, нетрудно было убедиться, что в древних землях мери и муромы действительно множество названий мест, заимствованных из коренного финского языка; но принадлежат ли некоторые из них исключительно мордве и черемисам — этого я покуда еще не могу решить.
Письма
Статскому советнику Шёгрену в С.-Петербург. Казань, 31 марта (12 апреля) 1845 г.
Хотя я и сильно утомлен и разбит продолжительной тряской по сквернейшей дороге, спешу, однако ж, уведомить вас о своем прибытии в Казань, что при других обстоятельствах легко мог бы и отложить. Дело в том, что в настоящую минуту здесь, в городе, очень мало черемисов, и потому г. Фукс советует мне отправиться в его имение, находящееся в 72 верстах от города, в настоящей черемисской стране. На это предложение я согласился бы только в случае крайней необходимости и все-таки неохотно, потому что и без того придется ездить более, чем вдоволь. Притом же я думаю, что для верного и успешного достижения цели надобно избегать всех окольных и боковых путей. Поездка, предложенная г. Фуксом, вероятно, завлекла бы меня слишком далеко в черемисский мир решительно в ущерб моему главному занятию — изучению самоедов, а потому я до сих пор и не решился еще на сделанное мне предложение.