Солнце заставило его, теплофизика, сменить специальность, оно же увлекло его на новое местожительство. В 1965 году в свои шестьдесят с лишним лет он уехал в Туркменистан, где самые мощные в Советском Союзе «месторождения Солнца» — 160 тысяч малых калорий тепла в год на каждом квадратном сантиметре. Это почти в два раза больше, чем в Свердловске, в полтора раза больше, чем в Киеве. В физико-техническом институте Баум возглавил большой и энергичный коллектив «солнцепоклонников» и создал экспериментальный центр в местечке Бекрова, том самом, куда вез нас видавший виды служебный «Москвич».
Миновав извилистые улочки ашхабадских окраин, машина вырвалась на склон голой горы, изъязвленной оврагами, подобравшимися к самой дороге. Потом открылось ровное, полого поднимавшееся большое поле. Впереди и слева горбился Копетдаг, затянутый дымной вуалью жаркого дня, и, все ближе подбираясь к дороге, побежали сельские домики, как везде в предгорьях, утопавшие в зелени. И вдруг там, впереди и слева, на темном фоне горы что-то могуче блеснуло, и еще до того, как мне сказали об этом, я понял — Бекрова, туркменская «столица Солнца», где потомки знаменитых укротителей диких животных пытаются приручить еще одного «дикаря» — небесный огонь.
Увы, я не был оригинален, как и все, кто впервые приезжал сюда, первым делом бросился к самому яркому пятну на экспериментальной площадке — сверкающему пятиметровому блину рефлектора. Возле него работали двое сотрудников, что-то крепили на черные обожженные концы штанг, сходившихся вместе перед зеркальной гладью огромного вогнутого круга. Я попросил чуть повернуть рефлектор, чтобы получше сфотографировать его блеск, и отскочил, опаленный сконцентрированным солнечным огнем.
— Поосторожнее, — предупредили меня. — Так и обжечься недолго.
И сотрудники рассказали, что это — фотоэлектрогенератор, что пока он вырабатывает полкиловатта электроэнергии, но может и больше, если поместить в фокусе новейший фотоэлемент, ибо общая мощность, собираемая рефлектором, не меньше пятнадцати киловатт. Они показали мне такой фотоэлемент — небольшой черный квадратик размером с пол-ладони и сообщили, что он один вырабатывает напряжение 220 вольт и силу тока, достаточную для электробритвы.
— Какая же температура в фокусе?
— Температурами у нас занимается Арслан Назаров. Вон его печь.
Неподалеку на высоких металлических фермах висел другой рефлектор, только повернутый не к солнцу, а> наоборот, вниз, к земле. Зато под ним и чуть в стороне блестело большое плоское зеркало, ловило лучи и, точно так же, как это делают мальчишки, когда играют «зайчиками», направляло их вверх.
— А у вас какая температура? — спросил я, едва взобравшись на продуваемую со всех сторон площадку возле верхнего, вогнутого зеркала.
— Три тысячи градусов, — буднично ответил Арслан Назаров.
Я не поверил. Ничто, ну решительно ничто не напоминало о существовании такой «сверхмартеновской» жары где-то совсем близко от нас, почти что на расстоянии вытянутой руки. И вдруг в двух метрах от меня что-то вспыхнуло и полетело вниз, оставляя дымный след.
— Жук залетел.
Я посмотрел туда, где сгорел жук и опять ничего не увидел. И мне прямо-таки нестерпимо захотелось протянуть руку, потрогать это невидимое нечто, в котором все сгорает.
— Руки протягивать не рекомендуется, — сказал Назаров, словно угадав мое желание.
Он взял палку, провел ею по воздуху, и палка сразу взрывообразно вспыхнула, словно облитая бензином. Это походило на фокус, но не удивляло.
Назаров отбросил палку, почему-то отряхнул руки и сказал разочарованно:
— Это что, — фокальное пятно — два сантиметра. Вот у Тромба…
— Кто это?
— Крупнейший специалист. Разве Валентин Алексеевич не рассказывал? Это ж его друг…
Пришлось спускаться на землю, разыскивать Баума и расспрашивать об этой еще не известной мне очередной странице его биографии.
…Их было много, международных конференций и симпозиумов, в которых Баум участвовал. Не раз он бывал и в Одейо — французской «столице Солнца», расположенной в Пиренеях. Там высоко в горах стоит восьмиэтажное здание крупнейшей в мире солнечной лаборатории с оригинальной, глубоко вогнутой зеркальной стеной. Десятки больших плоских зеркал, разместившихся на склоне горы, собирают солнечные лучи для этого гигантского рефлектора площадью свыше двух тысяч квадратных метров.
— Страшно смотреть, как толстый стальной стержень, словно свеча, тает в фокальном пятне этой печи, — рассказывал Баум.
Температура в том «зайчике», диаметр которого больше полуметра, достигает трех с половиной тысяч градусов. «Аристократическое» сверхчистое тепло Солнца используется для плавки минералов и металлов, применяемых в керамической, электронной, космической промышленности.
Однажды Баум спросил у профессора Феликса Тромба — создателя и руководителя солнечной лаборатории в Одейо, каково распределение температур в фокальном пятне его печи.
— Равномерное, — ответил Тромб.
— Этого не может быть, — возразил Баум.
Тромб задумался.
— Вы только считаете, а мы это давно уже получаем на практике.
Тогда Баум нарисовал несколько схем и произвел некоторые расчеты, основанные на теории концентрации. Тромб промолчал, но в тот же день пригласил коллегу из Советского Союза посмотреть свои новые работы. С тех пор они друзья. «Крупнейший специалист» использует каждый случай, чтобы посоветоваться с «крупнейшим теоретиком» в вопросах солнечной энергетики…
Баум рассказал мне о грандиозных замыслах «солнцепоклонников». Наиболее фантастичен проект американского ученого Питера Глейзера, предусматривающий создание на высокой орбите спутника-электростанции мощностью десять миллионов киловатт. Японцы не смотрят так высоко, но мечтают не менее смело: они планируют сооружение солнечной электростанции на Земле уже к 1990 году и надеются довести ее мощность до двух миллионов киловатт…
— А мы? — вырвалось у меня.
— Мечтать мы тоже умеем. А работаем над более реальными проектами, которые могут быть использованы уже сегодня. Из этих работ я считаю важнейшими для Туркмении солнечные опреснители, холодильные установки, теплицы, водонагреватели…
— А СЭС — солнечные электростанции?
Баум усмехнулся и дважды повторил это неожиданное слово.
— Не очень благозвучно, ну да привыкнем. АЭС ведь тоже не фонтан… Конечно, и СЭС, как о них не думать? Посудите сами: человечество за одни только сутки сжигает столько топлива, сколько природа накапливала за тысячу лет. Причем от первоначально падавшей на Землю солнечной энергии мы вновь превращаем в энергию едва тысячную долю процента. Ныне существующие далеко не совершенные кремниевые батареи работают с КПД десять — пятнадцать процентов. Экономичность выше в десять — пятнадцать тысяч раз. Зная это, можно ли не думать о СЭС? Но здесь, в Бекрове, мы этого вопроса не решим, нам хватает других задач.
Он подвел меня к небольшому стеклянному ящику, установленному наклонно на бетонном основании.
— Наш первый опреснитель. А вон тот товарищ, — он повернулся и указал на немолодого уже человека с густой шевелюрой над смуглым лицом, — доктор технических наук Реджеп Байрамов, первый туркмен, задавшийся целью напоить с помощью Солнца безводные аулы пустыни.
Опреснитель работал: из трубочки в подставленное ведро непрерывно капала вода.
— За день полное ведро накапает. И никаких забот, только подливай соленую воду да подставляй тару под пресную. Конечно, надо время от времени протирать стекла от пыли и следить, чтобы не нарушалась герметизация. Сейчас в совхозе Бахарден построен большой опреснитель, работающий по этому же принципу. Скоро его мощность будет доведена до двух с половиной тысяч кубометров дистиллята в год, что соответствует пяти тысячам кубометров чуть подсоленной питьевой воды…
Даже обидно было, до чего невзрачно выглядел этот первый агрегат, с помощью которого ученые попытались взнуздать неуемное туркменское солнце. Ни сверкающих конструкций, ни зеркальных поверхностей. У него, как говорится, был явно нетоварный вид. Может, эта простота и невзрачность и не позволяют ему приобрести популярность, какой он заслуживает? Ведь пустыни Туркменистана буквально плавают на поверхности подземных соленых морей. Чабанским стойбищам и водопойным площадкам очень пригодились бы небольшие, может, даже переносные солнечные опреснители. И хоть технически задача решена, на всей территории Каракумов существует пока один-единственный опреснитель — в Бахардене.