Опреснитель оказался не единственным в коллекции солнечных уникумов Бекровы. Как только я об этом узнал, экспериментальная площадка сразу представилась мне своего рода музеем, где собраны действующие экспонаты солнечных устройств. Научные работники, для которых я, по-видимому, был одним из многочисленных экскурсантов, показали мне небольшой солнечный холодильник и несколько миниатюрных бытовых солнечных печей. Представьте себе веер, который в собранном виде убирается в чемоданчик, а в развернутом — это большой вогнутый зеркальный диск. Чайник емкостью три с половиной литра, установленный в фокусе этого рефлектора, закипел через двадцать пять минут. Я пил этот чай, ничем не отличавшийся от всякого другого, и недоумевал, почему таких печей нет у чабанов, геологов или других людей, вынужденных подолгу жить в пустыне, где на счету каждый сучок саксаула.
Экскурсия продолжалась, как и полагается всякой экскурсии, по принципу: «посмотрите налево, посмотрите направо». Налево стояли черные ящики водонагревателей. И я узнал, что в Японии водонагреватели выпускаются промышленностью и широко используются населением, что их там чуть ли не миллион и что только они экономят топлива на десять миллионов долларов… А направо стояла теплица. Слушая «хозяина» этого стеклянного дома — младшего научного сотрудника Амана Мезилова, я представлял себе холодные зимние ветры с Копетдага, ломящиеся в высокие окна теплицы, и густую зелень за стеклами, тяжелые огурцы на плетях, тугие, матово поблескивающие помидоры.
— Все настолько просто, что многие не верят, — рассказывал Мезилов. — Зимнее солнце нагревает воздух в теплице до пятидесяти градусов, тепло аккумулируется в ящиках с землей, установленных вдоль стен. Ночью этого тепла хватает для отопления. Даже в очень тяжелую зиму 1970/71 года мы подключали другие источники обогрева только на девяносто шесть часов. Что имеем? Двенадцать килограммов огурцов и десять килограммов помидоров с каждого квадратного метра. Себестоимость? В полтора-два раза ниже тех, что выращиваются в обычных теплицах. А ведь мы не агрономы, выращиваем первую попавшуюся рассаду, не выискивая более урожайные сорта…
Мы стояли на солнцепеке возле теплицы и жалели, что теперь не зима и что нельзя в полную меру оценить вкус «солнечных плодов». Солнце жгло немилосердно, и мне пришлось положить себе на голову мокрый платок. И тут случилось маленькое веселое происшествие: молодая женщина в длинном туркменском платье, проходя мимо, надела на меня шапочку, сделанную из газеты. Такое внимание я никак не мог не заметить и сразу же выяснил, что зовут ее Оразгуль Клыщаева и что дело ее как раз в том и заключается, чтобы спасать людей от жары: она работает над проблемой охлаждения воздуха в помещениях с помощью солнечного тепла.
— Первая туркменка — кандидат технических наук, — сказал Аман Мезилов, когда Оразгуль скрылась в красивом трехэтажном особнячке, стоявшем поодаль.
— У вас что ни человек, то первый.
— Так уж выходит. Хоть никто больше туркмен не натерпелся от солнца, но всерьез за его укрощение взялись только с приездом Валентина Алексеевича. Все мы ученики Баума.
— А как это Оразгуль из тепла делает холод?
— Этим многие занимаются. Как раз в том домике…
Так я узнал еще об одном экспонате уникального «музея под открытым небом».
В домике было прохладно. Я взглянул на термометры: по ту сторону стекла было сорок градусов, по эту — двадцать шесть. Но нигде я не видел вставленных в оконные рамы тяжелых коробок электрических кондиционеров.
— Все оно, Солнце, — весело улыбнулась Оразгуль. — Если хотите узнать, как мы заставляем его давать прохладу, полезайте на крышу, а потом в подвал.
На крышу мы полезли с инженером Агамурадом Алламурадовым, подвижным и гибким молодым парнем. Поднялись по раскаленной металлической лестнице и остановились на верхней площадке. Крыша сверкала как зеркало: от края до края по ее черному рубероиду стекала вода.
— Это водный раствор хлористого лития, — сказал Алламурадов. — На солнце влага частично испаряется, отчего повышается концентрация раствора. Он стекает в подвал, где установлен абсорбер.
В подвале тихо шумел небольшой ярко раскрашенный бак, в котором хлористый литий, жадно поглощая влагу, поддерживал вакуум и понижал температуру. Охлажденная вода текла в трубы, расположенные в панелях перекрытий, а раствор снова перекачивался на крышу. В этом была вся премудрость, и я даже пожалел, что установка так проста, ибо по другим примерам знал: «примитивность» мешает популярности.
Потом я сидел в тихой комнате дома-лаборатории, единственного на весь Советский Союз, наслаждался расслабляющим комфортом и неторопливо записывал то, о чем говорил мне один из авторов этого солнечного кондиционера, доктор технических наук Аннагельды Какабаев:
— Если везде поставить электрические кондиционеры, то они «съедят» едва ли не всю энергию, вырабатываемую электростанциями республики. А количества солнечного тепла, падающего на крышу любого дома, вполне достаточно и на охлаждение летом, и на отопление зимой. Как это не использовать?.. Мы подсчитали: если наш дом снабдить электрическими кондиционерами, это было бы равно стоимости солнечной холодильной установки. Но по количеству потребляемой энергии экономия десятикратная. Мы рассматриваем солнечный кондиционер как первую ласточку. Туркменское солнце может дать все: и энергию для кухни, и теплую воду для ванны. Представляете, если новостройки будут оборудоваться солнечными установками? Сколько это сохранит топлива и как очистит воздух в городах?..
На стене висел небольшой листок с длинной цитатой:
Пустыни должны быть возвращены к жизни теми же самыми силами природы, которые, постепенно наступая на цветущие земли, иссушили, выжгли их и сделали бесплодными. Человек в состоянии заставить Солнце выполнить эту космического размера работу.
— Валентина Алексеевича слова, — сказал Какабаев, заметив мой взгляд. — Из доклада, прочитанного двадцать лет назад на Международном симпозиуме по использованию солнечной энергии в Нью-Дели. Потом они печатались на обложках журналов.
— Это как эпиграф ко всей вашей работе.
— А вы все работы знаете?
— Вроде бы.
— А теплицу с замкнутым циклом видели?
— Что это такое?
Какабаев начал рассказывать о ней, и уже через пару минут я понял, что если все другие работы «солнцепоклонников» вполне земные, то идея этой теплицы спустилась не иначе как с неба. В ней было все неожиданное, хотя и понятное. Это был один из тех парадоксов современного Туркменистана, которых я достаточно насмотрелся, путешествуя по республике.
Глава VII
Парадоксы пустыни
Наука — дочь удивления и любопытства. Природа — их мать.
Пустыня никого не оставляет равнодушным, все приезжие рассказывают о ней либо с ужасом, либо с восторгом. Словно кристалл, она поворачивается к человеку то острым углом, то завораживающим сверканием грани.
Все в мире стабильно: монументальность гор, задумчивость лесов, холодная зыбь морей… Пустыня полна парадоксов. Здесь можно увидеть равнины, напоминающие ухоженные цветники, а всего через неделю на том же самом месте — «лунный» ландшафт. Шоферы с радостью вырываются на сухие такыры, отводят душу на гладких многокилометровых площадях. Но уже на другой день, если прошел дождь, они с опаской объезжают такыр, чтобы не уподобиться мухам, севшим на липучку. Пустыня обманывает миражами и подстилает под ноги коварные зыбучие пески, в которых можно утонуть, как в трясине. По дорогам здесь метет не снежная, а песчаная поземка, и пыльные бури взбивают настоящие коктейли из песка и воздуха. Горячий ветер может упасть прямо с неба и буквально за один день иссушить все, превратив весенний пейзаж в осенний. Это — гармсиль, до сих пор во многом загадочное дыхание земных пустынь.