После дождя, если взглянуть с соседнего бархана, такыр похож на озеро. Но это всего лишь гигантская лужа, в которой воды меньше чем по щиколотку. Выглянет пустынное солнце и вмиг высосет воду. Но если такыр покат, еще долго будет стоять лужица у одного из краев, пока не уйдет под барханы.
Такие такыры на учете у местных чабанов. Издавна они копали в этих местах ямы — хаки, сардобы, собирали воду. Потом в пустыне начали строить специальные асфальтовые и бетонные водосборные площадки — миниатюрные копии покатых такыров. Когда стоимость привозной воды два, три, а то и десять рублей за кубометр, выгодны и такие сооружения.
Многие жители пустыни, мечтая об изобилии воды, занимались решением такой арифметической задачи: площадь всех такыров в Туркменистане два миллиона гектаров, в течение года на них выпадает до ста миллиметров осадков, и если одно помножить на другое, это же выходит почти половина годового стока Каракумского канала! Но вот беда: дожди идут в основном зимой, а вода нужна летом. Если и удастся собрать воду, то как ее сохранить? И тогда сотрудники Института пустынь пришли к парадоксальной мысли: а что, если прятать воду под землю?! Мы привыкли, что из недр можно только добывать, а если позаботиться о пополнении, даже о создании подземных хранилищ?! Просмотрели геологические разрезы и в одних только Центральных Каракумах — самой безводной части пустыни нашли не меньше семидесяти таких мест, где есть подходящие такырные площадки и удобные складки недр.
В 1968 году в одном из глухих районов пустыни был создан Каракумский стационар, и начался первый в истории опыт создания искусственных запасов полезного ископаемого. (К сведению северян, привыкших считать полезными ископаемыми золото, уголь, нефть и прочее, должен сказать, что воду жители пустыни называют еще и не такими высокими эпитетами.)
Такыр, на котором проводится опыт, невелик — всего тридцать гектаров. С двух сторон у него — невысокие валы, удерживающие воду, и проволочное заграждение, чтобы не забредали верблюды. В самой низкой части — бетонированный водозабор и белая будочка, в которой установлены самописцы, считающие воду. С другой стороны от будочки — квадратный водоем сорока метров в поперечнике и трех метров глубины.
Наблюдатель Каракумского стационара неторопливый туркмен Меред Сапаров водил меня вокруг водоема, показывал островок, соединенный с берегом зыбким мостиком, приборы, с помощью которых он учитывает объем воды, и обстоятельно рассказывал о том, как журчит весной мутный поток, отстаивается в переполненном до краев водоеме и прямо на глазах убывает, уходя под землю. Конечно, немного и испаряется, но три четверти собранной воды все же попадает в подземное хранилище. Почему она так быстро просачивается в глубину? Потому что дно котлована находится ниже водонепроницаемого такыра и еще благодаря скважинам, пробуренным на пятнадцатиметровую глубину. Откуда известно, что создается линза? — Сапаров одну за другой показал сорок пять контрольных скважин, которые позволяют замерять объем подземного водохранилища.
Он наклонился и нарисовал на песке свою линзу в разрезе. Вот слой соленой воды, на ней — пресное подземное озеро четырехсот метров в поперечнике.
— Сколько же накопилось?
— За шесть лет — шестьсот тысяч кубометров. Город можно строить…
Городу этой воды, конечно, маловато, а трех-четырехтысячной отаре овец — в самый раз. Тридцать гектаров оборудованного такыра позволят обеспечить водой в тысячу раз большую площадь пустынных пастбищ.
Есть почвы плодородные, неплодородные и такие, которые возделывают только в сказках. На этой иерархической лестнице сельскохозяйственной ценности земель такыры занимают даже не последнее место — никакое. Ну что, скажите, они могут значить, если верблюжья колючка с ее чудо-корнями, достающими воду с тридцатиметровой глубины, и та на них не растет. «Пахать такыр» звучит так же бессмысленно, как «пахать камень». Я даже обрадовался, узнав, что такыры годятся для водосборов. Жалко все же совсем вычеркивать территорию, равную Бельгии (такова площадь такыров в одном только Туркменистане). Представьте же мое удивление, когда я узнал, что есть чудаки, мечтающие о садах на такырах. Да еще о таких, которые и поливать не обязательно.
— Фантастика! — такова была моя первая реакция.
— Эту фантастику можно увидеть…
И мы помчались по серой равнине к зеленой полосе на горизонте. Идеально ровные серпики барханчиков — маленьких разведчиков большой пустыни — подбирались к самой дороге. Странная трава гармала, которую не едят ни верблюды, ни овцы, разбросанными кустиками росла повсюду за обочинами.
Старший научный сотрудник агролесомелиоративной опытной станции Ата Ширмамедов, согласившийся показать мне это очередное чудо, свершаемое в пустыне людьми, рассказывал о траншейном земледелии, о садах и бахчах, выращиваемых без капли поливной воды. Не все было ново для меня. Слышал об опытах создания в траншеях необычно высокоурожайных огородов в Приаралье. Да и здесь, в Туркменистане, на безводном побережье Каспия некоторым энтузиастам удавалось разбивать удивлявшие всех бахчи. Но и там и тут это было на участках, где имелись не слишком соленые и близко подступавшие грунтовые воды. А такыр, к которому мы ехали, был сух в глубину на много метров, этакий камень-монолит, плоский, как все такыры, покрытый плотной шелухой растрескавшейся глины. Что на нем может вырасти?
— Черный саксаул, черкез, гребенщик, карагач, лох, шелковица, фисташка, — перечислял Ширмамедов. — А кроме того, виноград, яблони, отличные дыни и арбузы…
Вскоре я и сам увидел этот сказочный сад. Деревья высотой в два моих роста стояли ровненькими шеренгами в неглубоких канавах. Там, где сад кончался, тянулись свежие траншеи. Еще дальше надсадно гудел трактор, с усилием рыл окаменевший такыр, готовил очередную борозду. Все выглядело настолько обыденным, что я, ожидавший чего-то невероятного, с удивлением посмотрел на Ширмамедова.
— Внешне все просто, — сказал он и принялся рассказывать о своем необычном земледелии.
…После дождя такыр успевает промокнуть всего лишь на несколько сантиметров. А если срезать верхний окаменевший слой и в борозды собрать с поверхности воду еще до того, как солнце высосет ее? Попробовали. Оказалось, что, хоть и медленно, почвогрунт все же увлажняется. И та же самая такырная поверхность, которую считали ни на что не годной, становилась надежным щитом, спасающим влагу от ненасытного солнца. Два года таким образом пособирали осадки и установили, что объем увлажненного грунта исчисляется уже тысячами кубометров. Влажные слои простирались далеко в стороны и смыкались с другими линзами, которые образовались под соседними бороздами. Но ведь дно борозды — тот же такыр? Были проведены измерения в разных условиях и выяснено, что самое знойное лето иссушает грунт не глубже чем на полметра.
Установив все это, ученые уже не могли не загореться идеей такырного садоводства. Делается это так: в дне борозды роются ямы глубиной больше метра, которые на две трети заполняются смесью почвогрунта с навозом, аммиачной селитрой и суперфосфатом. В этот удобренный слой и высаживаются молодые деревца. Зимние осадки дают необходимую влагу, и летом деревца не погибают, потоку что корни их всегда находятся в увлажненных слоях, надежно укрытых непроницаемой такырной поверхностью.
Но выгодно ли это? Как показали опыты, садоводство на такырах может давать немалые доходы. Ширма-медов оценивал арбузы по копейке, а виноград по полторы копейки за килограмм, учитывал все: средства на создание плантаций и уход за ними — и насчитал сто рублей чистой прибыли на каждый гектар такыра…
Откровенно говоря, я усомнился в правильности расчетов: такими они казались нереальными. Но позже Агаджан Гельдыевич Бабаев подарил мне маленькую брошюру — «Инструкцию по растениеводческому освоению такыров и такыровидных почв на базе местного поверхностного стока», и там я нашел все те цифры, о которых говорил Ширмамедов. Они были взяты не из теоретических расчетов — из практики.