— Черт знает что, — лениво ругался Седельников, вытирая обильный пот. — Никогда не думал, что можно столько чаю выпить.
— Что? — переспросила Надя, задремавшая от усталости.
— Как вы тут живете, спрашиваю?
— Привыкли.
— Хорошенькая привычка!
— И… красиво тут.
— Она молодец, — сказал Иомудский восхищенно. — Любое дело доведет до конца.
— Чего уж доводить? — удивилась Надя. — Отчет-то утвержден.
Седельников засмеялся.
— Наивная ты. — И добавил, задумавшись: —Может, это и лучше? Наивные упрямы. А упрямства в этом деле понадобится много.
Она не понимала. Вода в Туркменистане — это жизнь. Кто будет возражать против жизни?..
…Лежал на дороге камень. Сто человек прошли мимо, а сто первый наклонился, счистил пыль с шероховатого бока, сказал удивленно:
— Ба, да камень-то золотой!
И сто человек воскликнули в один голос:
— Не может быть!
Надя вспомнила эту притчу, когда на очередном совещании в республиканском управлении геологии солидные дяди, качая головами, снисходительно улыбались ее доводам. Наиболее нетерпеливые рубили резко:
— Чтобы воду подавали из пустыни в оазис? Чепуха!
— Возможно, это большое открытие, — говорил один уважаемый ученый. И разводил руками. — Но тогда я ничего не понимаю в науке.
И было это хуже ругани.
— Но утвердили же отчет! — горячилась Надя.
— Та работа закончена, — терпеливо разъясняли ей. — Отчет утвержден, положен в архив. А теперь вы требуете начать новую, требуете денег…
— Я могу работать бесплатно. Но ведь нужно бурить скважины!
— Необходимо аргументировать целесообразность этих работ, ответить на вопрос: почему мы решили искать воду там, где ее никто никогда не искал. Может, воды — кот наплакал, а мы затратим миллионы.
— А если ее много?
— Откуда ей взяться? От дождей? От конденсации из атмосферы?..
— Там же — Узбой, когда-то река текла, может, от нее осталось? — высказывала Надя свою давнюю догадку.
— Грунтовые воды вдоль современной Амударьи гораздо солонее, чем на Ясхане. Разве древняя река была преснее теперешней?
Надя пожимала плечами.
— Чтобы узнать, надо бурить.
— Чтобы бурить, надо знать, нужны теоретические обоснования.
— Изыскательские работы на Главном Каракумском канале прекращены, — объявили ей. — Вам необходимо вернуться на Ясхан и ждать нового назначения…
Ясхан встретил ее пыльной бурей. По дорожкам опустевшего лагеря ползали быстрые змеи песчаной поземки, ветер катил консервные банки, гонял, словно больших испуганных птиц, клочки бумаги. Песок накапливался возле домиков, заносил входы. На вершине бархана неподвижно стоял верблюд, затуманенный пыльной далью, до слез одинокий и забытый. Красное пятно солнца висело над ним, словно чудовищный глаз доисторического хищника.
Прежде в лагере экспедиции до полуночи было шумно и светло. Теперь движок увезли, и ночи без света стали казаться особенно темными. Далеко за озером блестели костры аула, но они не успокаивали, скорее тревожили.
Но еще не уехал начальник экспедиции (им тогда был Караш Николаевич Иомудский), и Надя пошла к нему за советом.
— Вот что, — сказал он, — пока разговоры говорятся, ты бури, выясняй хотя бы мощность водоносного слоя.
— Но ведь… — она замолчала, не зная, как сказать. Но начальник понял.
— Самое большое — выговор получу. Потом разберутся, спасибо скажут…
Приказ с выговором пришел раньше, чем ожидали. А следом другой, предлагавший перевести Надю с Ясхана. Иомудский прочитал их, запер в сейф, никому не показав.
Каждый день он приезжал на буровую, весело улыбался Наде в ответ на ее вопросительные взгляды. И подолгу смотрел, как хлопотали рабочие над широкой треногой, установленной над буровой скважиной. Бурили вручную: в песке это удобнее. Инструкция разрешала такое бурение на глубину, не превышающую 30 метров. Караш Николаевич видел, что трубы ушли далеко за 50, и не останавливал работ: скважина все не доходила до соленых вод.
Как-то воскресным утром из Казанджика примчался шофер со страшной вестью: едет комиссия. Надя прикинула: дорога нелегкая, комиссия прибудет на Ясхан не раньше полудня.
— Машина в порядке? — спросила у шофера. — Собирайся, поедем отдыхать. Имеем мы право на отдых?
— Ясное дело…
Геологи уехали на озеро Каратегелек, расположенное неподалеку в узбойской старице, целый день жарили шашлыки, пели песни и танцевали под радиоприемник. И Надя тоже пела вместе со всеми, хотя на душе у нее было совсем не весело. Успокаивало одно — ничего хорошего комиссия все равно сказать не могла.
Она убедилась в своей правоте в тот же вечер, когда, вернувшись в лагерь, узнала, как сердились члены комиссии, увидев, что поиски воды продолжаются, как в сердцах называли это растратой государственных денег…
Пока до Ясхана дошло очередное строгое предписание, Надя успела собрать дополнительные сведения о месторождении. Если прежде она могла только предполагать, то теперь твердо говорила: вода есть. И когда снова поехала в Ашхабад на «суд знатоков», то уже повезла с собой проект на изыскательские работы в районе Ясхана.
«Суд знатоков» был суровым. Солидные дяди, многих из которых она никогда прежде и не видела, со снисходительным выражением лица задавали все те же вопросы:
— А много ли там воды?
— А откуда она взялась?..
Надя с трудом сдерживалась, молчала. «Пусть решают, как хотят…»
— Хватит разговоров!
«Кто это сказал? Матвеев? Главный инженер управления?..»
Надя замерла, ожидая, что он еще скажет.
— Хватит! Что мы задаем все те же бесплодные вопросы? Проект-то ведь интересный. К тому же денег просят совсем немного. По-моему, надо утвердить проект, пусть работают…
«Нет, она определенно счастливая! Хотела ведь уехать из Туркменистана, а ей попался отчет с этим заманчивым подземным морем. Могли ведь и другому кому дать на обработку. И тогда другой гидрогеолог непременно обратил бы внимание на обилие пресной воды в недрах… — Надя нетерпеливо помотала головой от этой мысли. — И с отчетом повезло, и вот теперь…»
На Ясхане Надю встречали как победительницу. Был праздник, шумный и веселый, каких не случалось с тех пор, как прекратились работы на Главном Каракумском канале. А уже на другой день отряд буровиков отправился в сыпучие пески, чтобы узнать, что скрывают недра там в двадцати километрах от Ясхана.
Метр за метром вдавливались трубы в сыпучий песок. И вот уже можно сделать вывод: пресноводный слой — восемьдесят метров, ниже — подушка соленой воды, которая лежит на мощном слое глины. И из Ашхабада тоже пришла хорошая весть: назначен новый начальник геологического управления — Симаков Анатолий Никитович, которого Надя считала своим сторонником. Теперь геологи на законном основании зондировали пустыню, оконтуривали водоносные площади, устанавливали дебиты воды по скважинам. Когда-то им говорили: если дадите двадцать литров в секунду, будете более чем молодцы. Они дали двести пятьдесят. Нигде во всем Туркменистане не пили такой вкусной воды, как на Ясхане, нигде не купались в таких «жемчужных» ваннах. Воды было много для небольшого экспедиционного отряда. Ее не жалели, потому что все равно приходилось откачивать, чтобы замерить расход, сделать необходимые расчеты по запасам.
Но однажды пришло то, чего Надя с тревогой ждала: на сороковой день из специально поставленной на откачку скважины вместо пресной потекла соленая вода. Пресное море в пустыне было разведано: площадь — две тысячи квадратных километров, объем — десять миллиардов кубометров. Клад был в руках, но он оказался под замком.
Это были, пожалуй, самые напряженные месяцы ее ясханской эпопеи. Ашхабад — Москва — Ясхан… Надя металась по этому треугольнику, искала ученых, когда-либо встречавшихся с подобной проблемой, перерывала горы литературы в научных библиотеках. Американцы, например, кое-где копали в водоносном слое горизонтальные галереи. Но то было на глубине три-четыре метра, а у нас в десять раз больше. Голландцы, не мудрствуя особо, просто качают пресную воду, а когда подступает соленая, забрасывают скважину, бурят новую. Но там подземные воды пополняются из рек, а в пустыне линза неподвижна, эксплуатировать ее таким способом — значит перемешать пресную воду с соленой и уже через год-два погубить месторождение…