— Однако, — вспомнил я, — где-то здесь, в Карамет-Ниязе, и начались работы с травоядными рыбами?
— Есть рыбозавод, — сказал механик и почему-то пожал плечами.
— А можно туда съездить?
— Отчего ж нельзя?
Он посмотрел на Аранбая, потом на моторку, привязанную к перилам землесоса.
И уже через минуту мы мчались по сверкающей глади канала.
— Вы идите, а я подожду, — сказал Аранбай, причалив к заросшему камышом берегу.
— Зачем ждать? Я, может, долго.
— Чего там делать? Подожду. — И он пожал плечами точно как механик.
Плотная дорога вывела меня к густо заросшим арыкам. И я еще подумал о заевшейся рыбе, которая, очистив канал, почему-то не желает есть точно такую же траву в собственном арыке. А потом впереди открылся необычный для пустыни пейзаж с раскидистыми тополями и ясенями. Стоял возле дороги тростник в четыре человеческих роста, упругий, коленчатый и прочный, как бамбук. За ним виднелись болотистые низинки и полуразвалившиеся глинобитные домики. В следующих болотцах зеркала чистой воды были пошире, и наконец они превратились в квадратные пруды, густо поросшие по берегам плотными стенами камыша.
Из одного такого домика выглянули двое — парень и девушка, с удивлением уставились на меня.
— Занимаетесь археологией?
— Это инкубаторный цех, — серьезно ответил парень, похлопал по стене и тут же принялся разглядывать свою ладонь, должно быть оцарапанную обо что-то острое, торчавшее из глины.
— В таком цехе и лягушек не выведешь.
— А белый амур ничего, выклевывается…
Парень насторожился, едва я вынул блокнот.
— Во-он старший рыбовод, идите к нему, — отмахнулся он и исчез за стеной.
У дальнего пруда я разглядел грузовик. Пруд был спущен. В мутной луже, образовавшейся на дне, вода рябила от паникующей молоди. Хлюпая по илу высокими резиновыми сапогами, ходила внизу женщина, черпала мальков ведром, носила их к машине и выплескивала в большой бак, стоявший в кузове. Рядом ходил старший рыбовод Бехтурган Альмурадов, что-то записывал в тетрадку.
— Рыбозавод имеет 18 прудов общей площадью 60 гектаров, — бойко начал докладывать он, когда я задал свои вопросы. — Каждый год сдаем десять тонн товарной рыбы…
— Как товарной? Вы же должны заниматься размножением?
— Обязательно. Десять миллионов штук выращиваем каждый год.
— Не может быть!..
Он принял мое восклицание за восхищение и начал рассказывать, как они в этих же прудах, где молодь, выращивают крупных рыб и как выводят мальков. А я вспоминал другой рыбозавод — под Волгоградом — огромный, благоустроенный, с отлично оборудованными прудами и рыбоходами, где мне называли такую же цифру, и не верил в равенство этих двух хозяйств. И еще вспоминал горькую статью в «Правде»: «…вместо планируемых десяти тонн сеголеток белого амура в коллекторно-дренажную сеть выпущено всего несколько тонн. Ни один километр не был подготовлен в соответствии с рекомендациями ученых. А значит, и то, что сделано, не принесет желаемых результатов».
Рыба-то оказывалась, действительно, сказочной: несмотря на такое к ней отношение, упрямо делала свое важное дело. Да еще как! Механическая очистка километра коллекторно-дренажной сети обходится почти в две тысячи рублей, а белый амур ту же самую работу делает максимум за двадцать.
Я возвращался в Карамет-Нияз со страстным желанием поделиться с кем-нибудь своим возмущением по поводу запущенности рыбозавода, играющего такую важную роль в судьбе канала, но увидел Караша Николаевича, ходившего по берегу с негаснущим удивлением в глазах, и «рыбные неурядицы» сразу показались мне мелочью, не заслуживающей внимания.
— Ну! — говорил он. — Разве тут что узнаешь? Ни деревца не было, ни кустика. Помню, где-то здесь пыльная буря налетела. Я тогда сидел в палатке, составлял бухгалтерский список. Вдруг — удар, палатка вздулась, словно детский шар, и исчезла в пыльном вихре. И все бумаги, и алюминиевая доска, которую подкладывал, когда писал, только мелькнули в вышине. Много было пыльных бурь, а та запомнилась, потому что ветер унес справочную книгу, без которой я не мог делать бухгалтерские расчеты. Книгу несколько дней искали и нашли в двух километрах от лагеря…
Теперь Карамет-Нияз изумрудно сверкал в чистом воздухе зеленью своих садов. Мы походили по улицам, похожим скорее на парковые аллеи (так густо сплетались кроны деревьев), зашли в поселковый Совет. Его председатель — молодой парень, только что вернувшийся из армии, — Астандурды Алламов позвал на помощь первого местного старожила, секретаря парторганизации Джанмурата Наркулова, и они вдвоем принялись вспоминать, что тут было и что стало. Стал поселок на тысячу жителей, Дом культуры, школа-восьмилетка, участковая больница. Но больше всего они говорили о садах и парках, в которых утонули дома. И походя рассказали историю, похожую на легенду, о Курбане, заблудившемся в песках. Когда он совсем уж собрался отдать душу аллаху, увидел руку, протянувшую ему флягу с водой. Потом Курбан назвал своего сына Федором в честь спасшего его русского геолога. А в том месте, где это случилось, назло пустыне посадил дерево. Он поливал его, привозя воду на верблюдах. Далеко разнеслась весть о чабане, бросившем вызов пустыне. И всякий, кто проходил мимо и отдыхал в тени дерева, выливал часть своей воды на горячий песок…
В тот момент до меня не дошел глубокий смысл легенды. Лишь после, наслушавшись других рассказов, в которых о людях, вырастивших в пустыне дерево, говорилось как о героях, я понял: рождение зелени среди иссушающих песков еще очень долго будет здесь удивлять людей и восприниматься как чудо.
А потом мы отправились в Ничку — другой поселок, относящийся к этому же поссовету, но расположенный в шестидесяти трех километрах от Карамет-Нияза. Катер на подводных крыльях мчался по каналу, не оставляя волн. Было полное ощущение не плавания, а именно езды на автомобиле — ровной, монотонной, стремительной. И моторист больше походил на шофера, сидел за обыкновенной баранкой перед приборной доской, точно такой же, как в легковой машине, и никелем сверкала перед ним такая же, как в обычных такси, надпись «Волга». Цапли тяжело поднимались из прибрежных зарослей и, словно соревнуясь в скорости, летели параллельно катеру. Плотные стены камыша были аккуратно подрезаны у воды неутомимым мелиоратором — белым амуром. Над камышом там и тут высились желтые пески с упругими саксаулами. В ивняке, разбросанном на пологих берегах, паслись коровы. Но мелькал очередной поворот — и вот уже сыпучие склоны барханов сползали в воду, и древними истуканами стояли на склонах верблюды, высокомерно глядели на широкую реку, перегородившую караванные тропы. Верблюдам канал был вроде бы и ни к чему, они боялись воды: они не умели плавать.
Через каждые десять минут катер проскакивал мимо работавшего землесоса, притормаживал перед ним, дожидаясь, когда оттуда, с палубы, махнут нам — плывите, мол, дальше, трос опущен. Землесосы расширяли канал, длинными хоботами рыли берега, выливая желтую пульпу куда-то за барханы, и вода после них становилась мутной, под стать амударьинской. Временами катер останавливался и в стороне от землесосов, давал задний ход, сбрасывая со своих подводных крыльев зацепившиеся палки, и снова стремительно мчался по широкой и пустынной реке от одного поворота к другому.
Ничка появилась неожиданно, поднялась на левом берегу стеной тополей, выбежала одноэтажными домиками к невысокому обрывчику. Пока мы подплывали к ней и причаливали к дощатому мостику, моторист-шофер успел сообщить мне об этом «самом пустынном» на канале поселке много интересного. В Ничке насчитывалось до полутора тысяч жителей. Было здесь все, чему полагается быть в благоустроенном поселке: магазины, гостиница, столовая, школа, отличный Дом культуры с библиотекой, бильярдной, спортивными комнатами и таким зрительным залом, что в нем могло бы собраться все взрослое население поселка.
Гостиница оказалась такой чистой и уютной, что ей могли бы позавидовать многие районные города. В гостинице было пятьдесят семь мест, которые, как сообщила заведующая, тихая хлопотливая женщина с подкупающе доброй улыбкой, Роза Алексеевна Харламова, почти всегда заняты полностью (как видим, и в этом Ничка не отстает от Большой земли). Последнее сообщение вызвало недоумение. Все-таки пустыня. Но, рассудив, мы с Карашем Николаевичем пришли к выводу, что в этом рукотворном оазисе нужно срочно строить еще одну гостиницу, ибо уставшие от урбанизации наши сограждане, узнав о существовании этого тихого уголка, того и гляди толпами кинутся сюда.