Ноября 16. По утру Сеид отправился, а я пошел с Петровичем искать удобного места где бы прокрасться ночью из крепости; после многих нерешимостей и толков я ничего лучшего не придумал, как лезть по веревки через стену, вопреки мнению Сеида, которой прежде еще советовал бежать в ворота дабы увести лошадей у Ат-Чапара. Выехавши в поле, нам должно было скакать до границ Ханства, достигнув оных бросить усталых лошадей, а свежих украсть у Туркменских кибиток там находящихся.
Устроив все, как должно к побегу, ожидал я с нетерпением полдня, дабы узнать о своей участи. — Я мог если бы не проворством, то силой выбраться из Иль Гельди, потому что в крепостце сей было мало молодого и вооруженного народа — к тому же мог еще надеяться на помощь со стороны Персидских невольников и Давыда. — Если бы нагнали меня в поле я бы живой в руки не отдался, а может быть еще и ушел.
Полдни прошли, но ни Юз Баша, ни Сеид не являлись — боясь измены я очень беспокоился на счет второго, — солнце стало садиться и я погруженной в задумчивости уклонился в свой угол ожидая решения участи.
Наконец Сеид приехал и сел подле меня. — «Ты опоздал, сказал я ему, или может быть усердие твое и хлопоты были причиною промедления, все ли готово сего дня к полночи? — «Постой Мурад Бег отвечал он, не торопись, я вот что сделал; — размыслив что судьба управляет человеками, мне пришло в голову, что если мы бежим, судьба наша нас накажет за неповиновение ей. — Я вспыхнул при сих словах, — «За чем же ты мне вчера не объявил, что не умеешь слова держать — сказал я ему, судьба нам велит бежать, а ты мне изменил. Купил ли ты по крайней мере вещи, я знаю что мне делать и без тебя? — «Вещей я никаких не купил, сказал Сеид, вот ваши деньги. — Я ему дал 10 червонцев, а он разменял их на мелкие и принес серебра и обрезанных тиллов, на 8 червонцев, говоря что остальные взяли с него за промысел.
Видев что находился совершенно в руках у Сеида, которой ежечасно мог на меня донести, я пробыл несколько времени в задумчивости, не зная на что решится, бежать ли одному, или с терпением ожидать моего приговора; печаль моя тронула Сеида, и он опять стал просить прощения заливаясь слезами как ребенок, и обещая устроить побег наш к другому дню, — я представлял ему низость его поступка, как вдруг вбегает Кульчи с известием, что Юз Баши едет. — Юз Баши вошел и поздравил меня с радостью: «Хан вас требует сказал он, завтра по утру мы едем, — он было рассердился за то, что я оставил свое место, но после когда ему рассказал обо всем подробно, о положении вашего корвета и о неизбежной ответственности за удержание таким образом Посла, решился он наконец позвать вас, и принять как следует. — «Я поблагодарил вестника подарком, и весь тот вечер был веселей нежели во все 48 дней проведенных мною в Иль Гельди. — Туркмены мои снова сделались мне покорными, а Ат Чапар, прежде грубой и несносной, сделался необыкновенно ласковым и даже подлым прося никому не сказывать о скудости моего содержания.
Ноября 17. Я посылал ночью в соседственные деревни, для найма лошадей, — слух о благорасположении ко мне Хана быстро распространился по всем окрестностям, и по утру знакомые и чужие приезжали поздравлять меня, в надежде получить подарки или быть помещенными в посольство дабы проводив меня в Хиву, всякой день есть плов и пить чай.
Ат Чапар на кануне еще обещался достать лошадей; но Юз Баши советовал не верить Персиянину, которой хотя и принял веру Мусульманов; но не оставил своих отечественных привычек — обманывать.
Перед выездом своим из Иль Гильди я велел Петровичу роздать жителям несколько мелких денег и подарил всякими мелочами тех из слуг или невольников, которые во время, пребывания моего в Иль-Гельди старались оказывать мне свои услуги, — жители сего места уже привыкли ко мне, и все провожали меня за ворота, старики, девушки, женщины и дети, — оставалась только одна собака Койчи вечный сторож мой, и самой злой, к которому я прежде подойти не мог — но и та при прощании пришла и села смиренно предо мною среди окружавших меня людей, — я ее покормил в первой и последней раз, и расстался с нею приязненно.
Выехавши в поле я почти не верил, что освобожден от жестокого заточения в котором ежечасно ожидал мучительной смерти. — Я был покоен на счет своей безопасности не полагая чтобы Хану нужно было употребить коварство для убиения человека беззащитного, и верил словам Юз Баши.