Разорив весь край, мы двинулись к Или, где строптивый и храбрый воин Хереворд стал во главе орды бунтовщиков, дерзнувших защищать от короля и завоевателя (это мои тогдашние слова) какие-то свои привилегии. С бунтовщиками мы разделались скоро, но меня угораздило попасть в герои, оказавшись в месте, где пробивался сам Хереворд, и мне раскроили голову, ранили в плечо и насквозь проткнули копьем.
От этих ран я слег надолго, даже не ходил в шотландский поход[80], но успел оправиться к норманнскому, против Филиппа, который воспользовался волнениями в Англии и вторгся в наш отчий край. Из норманнов вернулись лишь те немногие, что выжили после ран и оставались в Или, а вообще войско было английским. В схватке близ города Менс мне так изуродовали ногу, что пришлось ее отнять.
Для ратной службы я стал непригоден, и меня от нее отстранили; я вернулся в родной город и, бедствуя и маясь старыми ранами, кое-как протянул до шестидесяти трех лет; сильно приукрашенные рассказы о лихой молодости были моей единственной отрадой.
Не стану утомлять вас тягостными подробностями моей жизни в Кане, достаточно сказать, что они проняли даже Миноса, который спустил мне мои зверства в Нортумберленде и позволил еще раз вернуться на землю.
Глава XXII
Житье-бытье Юлиана в качестве портного
Теперь судьбе было угодно явить меня в роли, над которой люди из неблагодарности посмеиваются, хотя обязаны этому роду занятий не только защитой от мороза, перед которым сами по себе они беззащитны, но и немалым удовлетворением своего тщеславия. Я имею в виду портновское занятие, при внимательном рассмотрении заслуживающее названия почтенного и важного. В самом деле, кто, как не портной, ставит каждого на свое место? Государь жалует званье, это так, но былью его делает портной. Его стараниями покупаются и уважение толпы, и восторг тех, кто лицезреет великих мужей, хотя эти чувства сплошь и рядом незаслуженно приписывают иным побуждениям. Наконец, восхищение прекрасным полом почти всегда следует поставить в заслугу портному.
Я начал собственное дело с того, что сшил три превосходных мужских костюма по случаю коронации короля Стефана[81]. Сомневаюсь, чтобы носящего богатое платье так же радовали и ублажали знаки восхищения, как они радуют нас, портных; философ, верно, заметит, что вряд ли тот и заслужил это восхищение. Продираясь сквозь толпу в день коронации, я с невыразимой радостью ловил толки о моих костюмах: – Ей-богу, нет ничего краше графа Девонширского! В жизни не видел /столь превосходно одетых господ, как граф и сэр Хью Бигот. – А ведь оба эти костюма вышли из моих рук.
Обшивать придворных, людей, как правило, со вкусом, умеющих выигрышно показать вещь, – одно удовольствие, когда бы не досадная мелочь: они не платят за работу. Торжественно заявляю, что, потеряв при дворе за свой век почти столько же, сколько я заработал в городе, я все же охотнее выполнял те заказы, чем эти, хотя здесь наверняка получал наличные, а там почти наверняка не получал ничего.
Придворные, впрочем, делятся на два разряда, в корне отличных друг от друга: одни даже не думают платить, другие подумывают об этом, но всегда сидят без денег. Во втором разряде оказывается немало молодых людей, которых мы экипируем, а они потом, на наше горе, складывают головы, не дождавшись следующего чина. Поэтому-то в военное время портного легко спутать с политиком – так дотошливо вникает он в исход сражений; ведь всего одна кампания, случалось, пускала по миру немало нашего брата. Уж наверное не один раз помянул я недобрым словом роковое сражение под Кардиганом, где валлийцы разбили отборные войска короля Стефана и множество моих превосходных костюмов улеглось на землю неоплаченными[82].
В будущие времена мои почтенные коллеги устроят себе куда более легкую жизнь; положим, есть опасение, что заказчик находится в стесненных обстоятельствах, так нынче порядок такой: если тот сразу не платит за принесенный ему костюм, то стоимость вещи записывается ему в долг, и с требованием денег к франту явится уже некий джентльмен с клочком пергаментной бумаги; если он и по бумаге не станет платить, то джентльмен отведет франта к себе на квартиру и будет держать под замком до тех пор, пока портной не будет удовлетворен в своих правах. А в мое время мы не знали никаких пергаментных бумажек, и если франт, как частенько случалось, не желал платить за свой гардероб, то заставить его не было никакой возможности.
Рассказывая вам истории моих героев, я, наверное, порой увлекался и обнаруживал чувства, владевшие мною в ту пору, когда я жил за них на земле. Вот и сейчас: я жаловался вам на заказчиков с той же обидой, какую чувствовал к ним, будучи портным; но все-таки их было немного, неплательщиков, – горстка очень важных господ и еще кое-кто, а главное, я нашел способ возмещать потери. Своих заказчиков я делил на три категории: одни платили наличными, другие платили не сразу, третьи не платили вообще. Первые были особь статья: с них я имел пусть скромный, но верный доход. Вторая и третья категории шли у меня заодно: платившие не сразу с грехом пополам покрывали убыток от не плативших вообще. На круг я не так уж много терял и мог оставить семье целое состояние, если бы не безудержные траты, поглощавшие весь мой достаток. Жену и двоих детей я держал в черном теле, только что не впроголодь, зато холил свою любовницу, купил ей загородный дом в красивом месте на Темзе, скромно и со вкусом обставленный. Эту женщину можно в полном смысле слова назвать моей владычицей: целиком завися от меня, она помыкала мной так, словно я был прикован к ней поистине рабскими цепями. Не то чтобы я потерял голову от ее красоты, весьма умеренной к тому же, и поэтому во всем потакал ей: меня покорили ее ухватки, умело и кстати пускаемые в ход в часы приятного досуга, а этим, я убежден, дорожит всякий любовник.
Она была такой мотовкой, словно задалась целью разорить меня; в самом деле, задайся она такой целью, вернее средства не придумать, и я, со своей стороны, как бы подтверждал это: помимо расточительной любовницы и загородного дома, я еще держал свору борзых, больше подражая светским людям, нежели из любви к охоте, на которую я выбирался очень редко, хотя свободного времени у меня было побольше, чем у иных дворян. Ведь единственное, чем я себя обременял, это снять мерку, и то лишь с самых именитых и выгодных заказчиков. Я, может, только раз-другой за всю жизнь взял ножницы в руки и почти так же был неспособен скроить камзол, как всякий джентльмен. Без умелого слуги я бы пропал. А он смекнул, что я заранее согласен на любые его условия и стерплю любое обращение, смекнул, что ему легче найти другого портного вроде меня, чем мне обзавестись таким же работником, и потому тиранил меня самым гнусным образом, постоянно дерзил; все было не по нему, даже мое бесконечное терпение вкупе с подарками и прибавлением жалованья. Одним словом, он забрал надо мной такую же власть, какую имеет честолюбивый и ловкий премьер-министр при ленивом сластолюбце короле. Мои собственные подмастерья оказывали ему больше уважения, чем мне, полагая, что моя приязнь обеспечена, если заручиться его добрым отношением.
Таковы наиболее примечательные события моей портновской жизни. Немного поколебавшись, Минос отправил меня в обратный путь, даже не объявив причины.
Глава XXIII
Жизнь Юлиана-олдермена
Я снова попал в Англию и родился в Лондоне. Мой отец был мировым судьей. Из его одиннадцати детей я был старший. Необыкновенно удачливый в делах, он нажил огромное состояние, но, обремененный многочисленным семейством, не мог после себя обеспечить мне безбедное праздное существование. Посему меня отдали в учение к торговцу рыбой, в каковом качестве я потом составлю себе также порядочное состояние.
80
Шотландский король Малколм III (убийца узурпатора Макбета) признал Вильгельма I в 1070 г. Филипп I – король Франции в 1060 – 1108 гг.
81
Стефан (ок. 1094 – 1154) – внук Вильгельма I. Происходившая во все время царствования Стефана борьба за власть между знатнейшими норманнскими родами стала первой гражданской войной в Англии.
82
В битве под Кардиганом (1135 г.) уэльсцы, предводительствуемые Ап Рисом, отстояли свою независимость от Англии. Уэльс будет покорен в XIII в.