Меня никогда не подведет память о том проклятом дне…
Я привез дяде новый сборник Кейта Лаумера. Он благосклонно принял подарок и забыл о моем существовании. Дядя вспомнил обо мне через неделю.
Я сидел в комнате, пробуя одновременно читать Борхеса, грызть семечки и слушать новый диск Deep Purple. Неожиданно стукнула дверь, нарушая гармонию и идиллию. Я рассыпал на пол шелуху от семечек, с подставки упал том Борхеса, Ян Гиллан вскрикнул: «Perfect strangers» (прекрасный незнакомец), и проигрыватель отключился. В комнату стремительно ворвался дядя Артур. Его белый халат развевался, как парус фрегата, застигнутого бурей. От быстрой ходьбы очки подпрыгнули и съехали на кончик носа. Близоруко щурясь, дядя подозрительно рассматривал меня, как будто видел впервые. Подобрав с пола Борхеса и откашлявшись — прочищая пересохшее вдруг горло, я спросил:
— Что-то произошло?
— Произошло…? — дядя поправил очки. — Великое открытие мира! Я изобрел ее!
— Изобрел… что?!
Я осторожно стал отодвигаться на дальний край дивана.
— Машину пространства!
Вспомнились слова моего отца, брата дяди: «Рано или поздно от работы у Артура поедет крыша». Похоже, пророчество сбылось.
— И как, работает? — спросил я, миролюбиво улыбаясь: в первую очередь больного надо успокоить.
Дядя потер руки:
— Ее надо проверить, и немедленно. Мне нужен ассистент.
Мне почему-то не понравилось последнее слово «ассистент», уж больно зловеще оно прозвучало.
— Ты поможешь мне?
В глазах дяди, увеличенных очками, блестели сумасшедшие зайчики. Я понял, что лучше не перечить.
— Конечно, — пробормотал я, неохотно поднимаясь с дивана. — Что нужно делать?
Создалось такое ощущение, что сейчас меня отведут на эшафот под гильотину. Дядя сцапал меня за рукав — не вырвешься — и потащил в лабораторию. По дороге он что-то пытался объяснить, но я плохо понимал:
— …Методом искривленного поля может возникнуть интерполяция пространственно-временного континуума…
— Да, да, — я кивал головой, вспоминая, что в лаборатории имеется телефон и «скорую» можно вызвать оттуда.
— …И после интерполяции константы, испытав побочный эффект диффузорного спектра атомной энергии ядра, я проинтегрировал дифференциал шестого порядка в одном из рядов Фурье…
Мы пришли в лабораторию. Дядя протащил меня мимо столика с телефоном вглубь, к испытательным стендам. Мое внимание привлек зеркальный трельяж.
— Вот, — дядя с гордостью демиурга указал на зеркала, — это она.
Я посмотрел на отражения: мое и дяди. Дядино не понравилось. Несчастный, я подмигнул ему, чтобы приободрить. Его выпустят, но не скоро, чего доброго, и дачу закроют.
— Это твоя машина пространства? — спросил я, чувствуя, что краснею.
— Сейчас проверим ее в работе, — пробормотал дядя, возясь с пультом, больше похожим на музыкальный синтезатор.
Я слышал, что с психически нездоровыми людьми лучше не спорить и во всем соглашаться. Бедный дядя, мои глаза защипали навернувшиеся слезы.
— Смотри в зеркала, — приказал он.
Я посмотрел и увидел себя — растерянного и унылого. Надо срочно отыскать предлог, чтоб выйти из лаборатории и позвонить в «скорую помощь».
— Повернись.
Дядя повесил на мою шею медальон на шелковой нитке:
— Это искатель, чтоб я мог тебя найти.
— Я хочу пипи, — страдальчески вымолвил я.
— Перестань, там сходишь.
— Где?
— Не бойся, — он похлопал меня по плечу, — ты прославишься как Гагарин, ты будешь первым испытателем машины пространства. Пионер-разведчик. Галилео Галилей и Исаак Ньютон в одном лице.
— Скорее всего, Джордано Бруно, — буркнул я.
— Почему?
— Потому что он стал жертвой своих идей.
— Не говори глупостей. Я уже ввел программу, этот мир рядом. Мне понадобится около часа, чтобы окончательно наладить машину и вызвать тебя обратно. Ничего с тобой не случится, а впечатлений останется на всю жизнь. — Здесь он как в воду глядел.
— Может, лучше завтра или после обеда?
— Вернешься — устроим банкет. В холодильнике должно быть шампанское.
— Давай, на посошок?
— Не болтай. Приготовься. Смотри! — Дядя толкнул меня и бросился к пульту.
Я оглянулся — что-то происходило с зеркалами, амальгама помутнела и растаяло мое изображение. По поверхности зеркал, как по воде, прокатилась рябь, они стали матовыми, сильно запахло озоном.
— Иди же! — закричал дядя.
— Куда? — ошарашено спросил я.
— Прямо, прямо в зеркало шагни! — кричал дядя.