— Уверен, мистер Куветли будет счастлив, если вы к нам присоединитесь. И я, конечно, тоже. Вы наверняка знаете Афины намного лучше, чем я.
Ее глаза внезапно сузились.
— Что вы имеете в виду?
Грэхем не имел в виду ничего особенного. Он миролюбиво улыбнулся и произнес:
— Я подумал, что вы, вероятно, танцевали здесь.
Жозетта мрачно уставилась на него; улыбка на губах Грэхема поблекла.
— По-моему, вы не такой уж хороший, каким казались, — медленно проронила Жозетта. — По-моему, вы совсем меня не понимаете.
— Возможно. Мы ведь познакомились недавно.
— Если женщина — артистка, вы сразу считаете ее черт знает чем. — В голосе Жозетты слышалась обида.
— Вовсе нет. Мне такое и в голову не приходило. Не хотите прогуляться по палубе?
Она не пошевелилась.
— Я начинаю думать, что вы мне ни капли не нравитесь.
— Жаль. Я очень рассчитывал на вашу компанию во время плавания.
— У вас же есть мистер Куветли, — злорадно ответила она.
— Верно. К сожалению, он не столь привлекателен, как вы.
Жозетта ядовито рассмеялась:
— А, так вы заметили, что я привлекательна? Чудно. Очень польщена. Большая честь для меня.
— Кажется, я чем-то оскорбил вас, — сказал Грэхем. — Извините.
Она махнула рукой:
— Забудьте. Наверно, дело в том, что вы просто глупый. Вы хотели пройтись? Давайте пройдемся.
— Прекрасно.
Едва они сделали три шага, Жозетта вновь остановилась и обернулась к Грэхему:
— Зачем вам брать в Афины этого маленького турка? Скажите ему, что не можете. Вежливый человек на вашем месте поступил бы так.
— И взял бы вас?
— Если пригласите — пойду с вами. Я сыта по горло кораблем, и мне хочется поговорить по-английски.
— Боюсь, мистеру Куветли это не покажется настолько вежливым.
— Если бы я вам нравилась, о мистере Куветли вы бы не волновались. — Она пожала плечами. — Ладно, не важно. Я все понимаю. Вы жестокий, но это не важно. Мне скучно.
— Сожалею.
— Да, сожалеете. Но от ваших сожалений скука не проходит. Давайте погуляем. — Они пошли дальше. — Хозе считает, что вы ведете себя неосторожно.
— В самом деле? Почему?
— Тот старый немец, с которым вы беседовали. Откуда вы знаете, вдруг он шпион?
Грэхем прыснул:
— Шпион? Какая нелепая мысль!
Жозетта бросила на него холодный взгляд:
— И что же в ней нелепого?
— Если бы вы пообщались с ним, вы бы поняли: в такое поверить нельзя.
— Может, и так. Хозе вечно подозрителен. Всегда думает, что люди о себе лгут.
— Откровенно говоря, когда Хозе кого-то не одобряет — это для меня лучше любого рекомендательного письма.
— Да нет, не то чтобы не одобряет. Ему просто любопытно. Он любит выведывать про людей грязные подробности. Думает, что все мы животные. Его никогда не ужасают ничьи поступки.
— Звучит довольно глупо.
— Вы не понимаете Хозе. Добро и зло, о которых нам рассказывали в монастыре, для него ничего не значат. Он говорит: что для одного добро, для другого может оказаться злом, поэтому глупо рассуждать о плохом и хорошем.
— Иногда люди совершают хорошие поступки просто оттого, что хотят сделать добро.
— Только потому, что им нравится чувствовать себя хорошими — так считает Хозе.
— Как насчет тех людей, которые удерживаются от плохих поступков, чтобы не делать зла?
— Хозе говорит: когда человеку действительно нужно что-нибудь сделать, он не заботится, что о нем скажут другие. Будет по-настоящему голодать — украдет. Попадет в настоящую опасность — убьет. Если по-настоящему испугается — станет безжалостным. Хозе говорит, что добро и зло придумали сытые люди, которым ничего не грозило, чтобы не тревожиться о тех, кто голоден и в опасности. Все просто: поступки человека определяются его нуждами. Вот вы не убийца. Вы утверждаете, что убийство — зло. А Хозе полагает, что вы такой же убийца, как Ландрю или Вейдманн.[35] Просто вам повезло, что не нужно было никого убивать. Хозе когда-то слышал немецкую пословицу: «Человек — это обезьяна, разряженная в бархат». Он любит ее повторять.
— И вы с ним согласны? То есть не с тем, что я — потенциальный убийца. С тем, почему люди такие, какие есть.
— Я не спорю и не соглашаюсь. Мне все равно. Для меня некоторые люди — хорошие, некоторые — хорошие только иногда, некоторые — совсем нехорошие. — Она взглянула на него искоса. — Вы иногда хороший.
— А о себе вы как думаете?
Жозетта улыбнулась:
— Я? Ну, я тоже иногда хорошая. Когда ко мне относятся хорошо — я просто ангел. Хозе считает себя умней всех на свете, — добавила она.
— Охотно верю.
— Вам он не нравится. Ничего удивительного. Хозе нравится только старухам.
— А вам?
— Он мой партнер. У нас все по-деловому.
— Да, вы уже говорили. Но нравится ли он вам?
— Иногда он меня смешит. Говорит забавные вещи о людях. Помните Сергея? Хозе как-то выразился, что тот готов красть солому из материнской конуры. Я тогда так смеялась.
— Еще бы. Выпьете со мной?
Жозетта взглянула на серебряные наручные часики и согласилась.
Они спустились. Один из корабельных офицеров прислонился к стене возле бара и, держа кружку пива, разговаривал со стюардом. Когда Грэхем заказывал напитки, офицер обратил внимание на Жозетту и заговорил с ней по-итальянски. Он явно привык к успеху у дам; его темные глаза не отрывались от ее глаз ни на мгновение. Грэхем пил и лениво прислушивался к беседе, которую не понимал; на него не обращали внимания, и его это устраивало. Только когда прозвенел гонг, зовущий к обеду и в салон вошел Халлер, Грэхем вспомнил, что так и не поменял свое место за столом.
Немец дружелюбно кивнул Грэхему и сел рядом:
— Я сегодня не рассчитывал на вашу компанию.
— Совсем забыл договориться со стюардом. Если вы…
— Нет-нет. Мне очень приятно.
— Как ваша жена?
— Лучше, хотя подняться к еде пока не готова. Но мы погуляли утром. Я показывал ей море. Этим путем Ксеркс вел когда-то свой могучий флот — чтобы быть разбитым при Саламине. Тогда для персов та громада на горизонте была страной Фемистокла, страной марафонских бойцов из Аттики. Можете списать на мою немецкую сентиментальность, но я нахожу весьма прискорбным, что теперь это для меня страна Венизелоса и Метаксаса.[36] В молодости я провел несколько лет в Немецком институте в Афинах.
— Вы сойдете на берег днем?
— Думаю, нет. Афины лишь напомнят мне то, что я и так знаю, — что я состарился. Вы знакомы с городом?
— Немного. Саламин знаю лучше.
— Там сейчас, кажется, крупная морская база?
— Да, — ответил Грэхем беззаботным тоном.
Халлер покосился на него и слегка улыбнулся:
— Прошу прощения. Кажется, я уже заговорил неосторожно.
— Я отправлюсь на берег за книгами и сигаретами. Вам что-нибудь купить?
— Вы очень добры, но я ни в чем не нуждаюсь. Вы пойдете один?
— Мистер Куветли — турецкий джентльмен за соседним столиком — попросил меня показать ему Афины. Он раньше здесь не был.
Халлер поднял брови:
— Куветли? Так вот как его зовут. Я разговаривал с ним утром. Он недурно владеет немецким и слегка знаком с Берлином.
— Еще он говорит по-английски и очень хорошо — по-французски. Похоже, он много путешествовал.
Халлер хмыкнул:
— Я бы решил, что турок, который много путешествует, непременно посещал Афины.
— Он торгует табаком. А в Греции есть свои табачные плантации.
— Да, действительно. Об этом я не подумал. Я склонен забывать, что большинство людей ездят в чужие страны не чтобы увидеть, но чтобы продать. Мы беседовали с ним двадцать минут. Он удивительно умеет говорить — и ничего не сказать. Только соглашается с вами да изрекает неоспоримые истины.
— Наверно, потому, что он торговец. Весь мир для него — покупатель, а покупатель всегда прав.
35
Ландрю, Анри Дезире (1869–1922) — французский серийный убийца. Через брачные объявления в газете знакомился с богатыми вдовами, приглашал их на свою виллу, где зверски убивал, а их деньги присваивал;
Вейдманн, Эйген (1908–1939) — убийца и грабитель, последний человек, которого во Франции казнили публично.
36
Венизелос, Элефтериос (1864–1936) — греческий политик, с 1910 по 1933 г. несколько раз занимавший должность премьер-министра. Считается главным виновником трагедии греческого народа во Второй греко-турецкой войне: он кардинально недооценил силы турок под командованием Ататюрка.
Метаксас, Иоаннис (1871–1941) — греческий генерал, премьер-министр (фактически диктатор) Греции с 1936 г. до смерти. В отличие от своего главного противника Венизелоса, ориентировавшегося на Антанту, занимал прогерманскую позицию.