— Не знаю, — сказала я.
— Но, дорогая моя, что значит «не знаю?» Господи, ты должна это знать. А чем ты действительно хочешь заниматься?
Я сказала:
— Я хочу быть с тобой. Это все, что я хочу.
— Ну, я тебе скоро надоем, — он усмехнулся.
Я не ответила.
— Не будь такой, — попросил он, — ты словно камень, который я пытаюсь втащить на вершину горы, а он все время скатывается вниз. — Словно камень. Вот чудачка. Думаешь, если будешь тихонечко сидеть, то никто не обидит. Даже лицо у тебя какое-то каменное.
Он сказал:
— Ты просто прелесть, но ты еще ребенок. Тебе надо повзрослеть. Правда, это не всегда зависит от возраста. Некоторые люди с рождения точно знают свою дорогу, другие так никогда и не узнают. Твоя предшественница…
— Моя предшественница? — сказала я, — ах, моя предшественница…
— Она с самого рождения уже знала все ходы и выходы. Хотя это не имеет значения. Не огорчайся. Поверь, тебе не стоит огорчаться.
— Конечно, — сказала я.
— Тогда сделай счастливое лицо. Будь счастливой. Я хочу, чтобы ты была счастливой.
— Для этого надо выпить виски, — сказала я. — Нет, не вина — только виски.
— Ты уже пристрастилась к виски? — спросил он.
— У меня это в крови, — объяснила я, — все мое семейство не просыхало. Тебе надо познакомиться с моим дядей Бо. Он крупный специалист в этом деле.
— Все это очень мило, — сказал Уолтер, — но не стоит начинать так рано.
… Вот и пунш сказал дядя Бо просто настоящая барменша — этот ребенок запросто может сделать хороший пунш сказал отец надо же чем-то согреть душу — занавески на веранде колыхались — только один глоток, сказал отец, и ни капли больше мы не хотим, чтобы ты начинала слишком рано…
— Да, дядя Бо может пить сколько угодно, — сказала я, — но никогда не пьянеет. Он славный. Он мне нравится гораздо больше, чем другой мой дядя.
— Ах ты маленькая пьянчужка, — улыбнулся Уолтер.
— А еще, — продолжала я, — когда я была ребенком, я хотела быть черной, а они говорили: «Твой бедный дедушка перевернется в гробу, если об этом услышит».
Я прикончила виски. Оцепенение прошло, и я чувствовала себя превосходно.
«Всё хорошо, — думала я, — какая разница! Какое все это имеет значение?»
— Я из пятого поколения, которое там родилось, со стороны матери, конечно.
— Неужели? — сказал он, и опять мне показалось, что он смеется надо мной.
— Вот если бы ты своими глазами увидел поместье «Констанс», — сказала я. — Это старое фамильное поместье моей матери. Там очень красиво. Как бы мне хотелось, чтобы ты его увидел.
— Мне бы тоже, — сказал он, — не сомневаюсь, что там замечательно.
— Да, — сказала я, — но, с другой стороны, если считать, что в Англии красиво, то там совсем не красиво. Просто там другой мир. Все зависит от точки зрения, правда?
Стены дома в старом поместье поросли мхом, и его превратили в оранжерею. Одна разрушенная комната — для роз, другая — для орхидей, третья — для азалий. И повсюду вдоль стертых каменных ступеней, ведущих в комнату, где надсмотрщик держал свои записи, — жимолость.
— Однажды я видела старый список рабов из поместья, — сказала я, — он был написан от руки на бумаге, которая сворачивается в трубочку. Пергамент — так она называется. Там были колонки — имена и возраст и то, что они умеют делать, и еще какие-то заметки.
…Майлотт Бойд, 18 лет, мулатка, служанка в доме. Дети, говорит Эстер, будут наказаны за грехи отцов в третьем и четвертом поколении — не повторяй эту чепуху детям говорит отец — выдумки не должны оседать в детских головах, говорил он…
— Все эти имена в списке… — сказала я. — Странно, но я их никогда не забывала.
Наверное, во всем было виновато виски, но мне захотелось рассказать об этом. Мне захотелось, чтобы он узнал, как это было. Воспоминания проносились в моей голове, но так быстро, что я не могла сосредоточиться. Все равно об этом невозможно рассказать.
— В моей школе была одна девочка, — сказала я, — в католической школе для девочек при монастыре, в которую я ходила. Ее звали Беатрис Агостини. Она приехала из Венесуэлы и жила в пансионе. Она мне жутко нравилась. Я не жила в пансионе, только те шесть месяцев, когда отец уехал в Англию. Когда он вернулся, то снова женился. Он привез с собой Эстер.
— Твоя мачеха хорошо с тобой обращалась?
— Ну да, неплохо. Она, в общем, неплохая. По-своему.
— Мы любили кататься по лунным дорожкам, — продолжала я, — нашего лодочника звали Черный Папочка. У нас замечательные лунные ночи. Если бы ты их видел! Луна может отбрасывать такую же темную тень, как и солнце.