Выбрать главу

Гром заворчал в туче, как дикий зверь, удивленный бесстрашием ливийца-укротителя, когда он безоружный подходит к нему с ясным взглядом. И через несколько мгновений голос прошумел вновь над равниной:

- О, сын Софрониска!

Не довольно ли тебе, что на земле ты расплодил столько сомнений, что даже здесь, на Олимпе, они окружили нас темными облаками! Поистине, иные дни, когда ты беседовал на площадях, в академиях или в публичных раздевальнях,- нам казалось, что ты разрушил уже на земле все алтари и что это пыль от развалин несется к нам в горния... Тебе мало: ты и здесь, перед лицом моим, не признаешь власти бессмертных...

- Зевс, ты сердишься. Скажи, кто дал мне то гениальное, что тревожило всю жизнь мою душу, побуждая меня неустанно стремиться к истине?

В туче царствовало таинственное безмолвие.

- Не ты ли?

Ты молчишь. Итак, я исследую дело. Или это божественное начало дано тобою, или другим. Если оно дано тобою, то тебе же я несу его в дар, как созревший плод моей жизни, как пламя от зароненной тобою искры.

Смотри, Кронид, я сохранил твой дар; в лучшем углу моего сердца я взрастил твое семя.

Вот он, огонь моей души, который горел в горькую минуту, когда я собственной рукой обрезывал нить моей жизни.

Отчего же ты не примешь его, зачем ты сердишься, как плохой наставник, которому старость мешает разглядеть, что отрок-ученик чертит на послушном воске его собственные повеления?..

Кто же ты, приказывающий мне погасить священный огонь, освещавший мою жизнь с тех пор, как в нее проник первый луч святой мысли?

Солнце не говорит звездам: "Угасните, чтобы мне взойти".

Оно всходит, и слабое сияние звезды утопает в свете бесконечно сильнейшем.

День не говорит факелу: "Погасни,-ты мне мешаешь". Он разгорается, и факел дымит, но не светит.

Божество, к которому я иду,- не ты, боящийся сомнений.

Он, как день, он, как солнце, светит сам, не угашая ничьего света.

Тот, который скажет мне: "Странник, дай мне твой факел, он не нужен тебе больше, потому что я - источник всякого света..."

Тот, кто скажет: "Сложи на моем алтаре слабый дар твоих сомнений, потому что во мне разрешение..."

Вот мой Бог, которого я ищу! Если это ты, то прими мои вопросы.

Никто не убивает своего детища, а мои сомнения - порождение вечного духа, которому имя - истина!

Темные тучи разорвались от края и до края небесными огнями, и в криках бури опять раздался могучий голос:

- К чему вели твои сомнения, надменный мудрец, отринувший смирение, лучшее украшение земных добродетелей?

Ты оставил приютный кров простодушной веры, чтобы вступить в пустыню сомнений.

Ты видел его,- этот мертвый простор, оставленный живыми богами.

Тебе ли одолеть его, ничтожному червю, ползающему в прахе своего жалкого отрицания?

Тебе ли оживить мир, тебе ли постигнуть неведомое божество, которому ты не умеешь молиться?

Ничтожный мусорщик, запачканный пылью разрушенных алтарей,- ты ли тот зодчий, которому суждено воздвигать новые храмы?

На что же надеешься ты, отринувший старых богов и не знающий нового?

Вечная ночь неисходных сомнений, мертвая пустыня, лишенная живого духа,- таков ваш мир, жалкие черви, истачивающие живую веру, прибежище простых сердец, вселенную обратившие в мертвый хаос...

Что же?..

Где ты теперь, ничтожный и дерзкий мудрец?

Буря одна властно гремела на просторе...

Потом стихли громы, ветер смежил свои крылья, и только потоки дождя лились во мгле, точно обильные, неудержимые слезы, готовые поглотить землю, покрыть ее потоком неутолимой скорби...

И Ктезиппу казалось, что они поглотили учителя, что навсегда уже смолк бесстрашный голос, привыкший к неустанным вопросам. Но через минуту он раздался снова на том же месте:

- Слова твои, Кронид, попадают лучше твоих громов.

Ты бросил в смущенную душу то, что давно уже и не раз звучало в моем сердце, и каждый раз оно изнемогало под бременем невыносимой скорби.

Да, я оставил приютный кров, где царила простодушная вера; да, я видел ее, пустыню, лишенную живых богов, окутанную ночью непроглядных сомнений.

Но я бесстрашно вступил в нее, потому что мне светил мой гений, Божественное начало всякой жизни.

Исследуем вопрос: не во имя ли того, кто дает жизнь, курятся фимиамы на твоих алтарях?

Ты - похититель чужого: не тебе, а ему поклоняется простодушная вера, но не его ли также ищет неусыпающее сомнение?

Да, я не зодчий, я не создатель нового храма, не мне было суждено на старом месте поднять от земли к небу величавое здание грядущей веры.

Я - мусорщик, запачканный пылью разрушения.

Но, Кронид, совесть говорит мне, что и работа мусорщика нужна для будущего храма.

Когда на расчищенном месте стройно и величаво воздвигнется чудное здание и в нем воцарится живое божество новой веры, я, скромный мусорщик, приду к нему и скажу:

"Вот я, без устали ползавший в прахе отрицания. Окруженному туманом и пылью, мне некогда было поднять глаза от земли, в моем уме лишь слабо рисовалась мечта будущего созидания... Отринешь ли ты меня, праведный, истинный и великий?.."

В туче царило удивленное молчание, а Сократ возвысил голос и продолжал:

- Солнечный луч падает на грязную лужу, и легкий пар, оставив на земле грязные части, тяжелые и бренные, тянется к светлому Гелиосу и тает, растворяясь в эфире.

Ты тронул своим лучом мою грязную душу, и она устремилась к тебе, неведомый, чье имя - Тайна...

Я искал тебя, потому что ты в истине, я стремился к тебе, потому что ты в справедливости, я любил тебя, потому что ты в любви, для тебя я умер, потому что ты - источник жизни...

Неужели ты отринешь меня, неведомый?

Мой тяжкие сомнения, мои жгучие искания, мою трудную жизнь, мою вольную смерть - прими их, как бескровную жертву, как одну молитву, как вздох о тебе, как летучую струйку бренного пара принимает безграничный океан чистого эфира.

Прими их ты, которого я не знаю им.ени, не дай туманным призракам умершей веры заградить мой путь к твоему вечному свету...

Уступите же с дороги, мглистые тени, заграждающие свет зари!

Я говорю вам, боги моего народа: вы неправедны, олимпийцы, а где нет правды, там и истина - только призрак.

К такому заключению пришел я, Сократ, привыкший исследовать разные основания.

Итак, расступись же, мертвый туман, я иду своею дорогой к тому, кого искал всю мою жизнь...