– Кому? Человеку, который дал понять, что мне бесполезно даже открывать рот, поскольку он все равно не поверит ни единому моему слову?
– И ты не смогла настоять на своем и добиться, чтобы я тебя выслушал?
Вздернув подбородок, с побелевшим лицом и дрожа всем телом, Сэнди продолжала стоять на своем.
– Зачем? – спросила она. – Ты все равно назвал бы меня лгуньей.
На его лице мгновенно отразилось презрение, которое он не преминул выразить и словами.
– Ты спала с Риком. Конечно, я усомнился бы в своем отцовстве!
Если бы у Сэнди по-прежнему была в руках кочерга, она бы его ударила. Да кто он такой, чтобы пытаться возложить всю вину на нее?
– А что было бы, если бы я пришла к тебе с сыном на руках, Уго? – с вызовом спросила она. – Что, если бы я сказала; «Смотри, Уго, убедись своими глазами, что этот ребенок твой»? – Сэнди издала горький смешок. – Я скажу, что ты сделал бы. Ты забрал бы его у меня. Ты использовал бы все свои грязные миллионы, чтобы разлучить меня с сыном!
– Я бы не поступил так!
И он еще имел наглость казаться потрясенным! Сэнди это не убедило.
– Нет, поступил бы, – настаивала она. – Ты считал меня охотницей за деньгами, которая бессовестно одурачила тебя. Ты бы захотел отомстить… возможно, ты и сейчас хочешь этого! – выпалила Сэнди. – Но теперь у меня самой есть деньги и я смогу противостоять тебе. А еще у меня есть Джимми, который любит меня, Уго.!
Он любит меня, свою мать, и он достаточно взрослый и мудрый для того, чтобы возненавидеть любого, кто попытается нас разлучить!
С каждым брошенным ею горьким словом Уго; становился все бледнее и все сильнее стискивал зубы.
– Если ты испытываешь такие чувства, то почему решила сказать мне о нем? – наконец! спросил он.
– Потому что ты ему нужен, – прошептала | Сэнди.
– А раньше был не нужен?
– Нет. – Она покачала головой. – Раньше у него был Эдвард.
4
Уго отвернулся, и Сэнди догадалась, что этот ответ причинил ему боль. Ее гнев остыл, и, почувствовав внезапную слабость, она отвернулась тоже, Прикрыв дрожащие губы рукой, она ждала, когда Уго оправится от нанесенного ею удара. Она понимала, что это еще не конец, далеко не конец.
Ни движения, ни звука. В полной тишине Уго пытался решить, как относиться к последним откровениям, и понял, что сейчас совершенно не в состоянии справиться с этой задачей. А может быть, он просто трус и боится признать неприглядную правду?
И в чем же заключается эта правда? – спросил он себя. Правда в том, что Сэнди бросила ему обвинения, против которых ему нечего воз-1 разить. Он действительно не поверил бы, что сын его, если бы ему не предоставили веских доказательств. И он, разумеется, горы свернул бы, чтобы вырвать сына из когтей женщины, недостойной, с его точки, зрения, воспитывать его ребенка.
Он и теперь так думал, и это делало сложившуюся ситуацию еще более неприглядной.
– Мне, наверное, лучше уйти, – услышал Уго собственное бормотание.
– Да, – согласилась Сэнди.
– Думаю, нам нужно отложить дальнейший разговор на потом, когда мы оба… успокоимся.
– Да, – снова согласилась она.
И все-таки он не двинулся с места – что-то останавливало его. Желание остаться здесь, рядом с сыном? Или это Сэнди удерживает его? Он повернулся и посмотрел на нее, на водопад бледно-золотистых волос, струящихся по плечам, уже не воинственно приподнятым, а печально опущенным. На шерстяной свитер, льнущий к изящным изгибам ее тела, на старые джинсы, повторяющие линию бедер и стройных ног. Он заметил, что одной рукой она прикрывает рот, что объясняло, почему ее ответы звучали так приглушенно, а второй обхватила себя за плечо, и пальцы, погрузившиеся в черную шерсть свитера, дрожали.
Уго снова отвернулся и оглядел комнату – впервые с тех пор, как попал сюда. Она немного удивила его. Темная добротная мебель, словно попавшая сюда из другой эпохи, из другой культуры, красный узорчатый ковер на полу и тяжелые бордовые бархатные шторы на окнах, сочетающиеся с обивкой диванов и кресел. Это была комната того типа, который нравится мужчинам, – уютная и солидная, и все же в ней чувствовалась и женская рука – именно она, видимо, разбросала по диванам и креслам яркие шелковые подушки.
Уго здесь нравилось. И это еще больше удивило его, поскольку он был предрасположен испытывать неприязнь ко всему, что связано с Сэнди.
А может быть, это невольное восхищение следует отнести на счет вкуса Эдварда Медфорда? – вдруг подумал он и почувствовал, как в душе снова поднимается горечь, испытал острый укол; зависти к человеку, который настолько любил чужого сына, что передал ему свое имя…
Он не хочет уходить. Сэнди ощущала это нежелание как тяжелую темную тучу, заполнившую собой всю комнату и вобравшую в себя весь кислород. Он все еще не вышел из шока. Его; сын здесь, в этом доме. Ему необходимо увидеть его и собственными глазами убедиться в правде, Сэнди это понимала и ужасно жалела, что утром все не сложилось иначе, что они не отказались от борьбы. Ведь теперь он уже мог бы познакомиться с Джимми и увидеть, какого чудесного ребенка они создали вместе. И, что еще важнее, Джимми познакомился бы со своим отцом и понял, что он не останется один в мире если с ней что-то случится.
Может быть, следует протянуть еще одну оливковую ветвь? Сказать, что она понимает его чувства, но должна защищать и себя, и своего сына!
Но будет ли он ее слушать? Готов ли она этому сейчас?
Треснуло полено, взметнулся сноп искр, им ту же минуту старинные напольные часы пробили час. Где-то скрипнула половица, и Сэнди быстро обернулась к двери. Почувствовав это, Уго сделал то же самое. Звук повторился. Оба замерли, слушая биение собственных сердец.