На пятый день, к превеликой моей радости (хотя ума не приложу, чем я ее заслужил) у одра моего появляется… графиня, отпрыск венгерского аристократического семейства, фигурирующего среди древнейших и родовитейших династий. Но радуюсь я ей не поэтому: просто эта поистине очаровательная, умная, добросердечная дама – моя давняя знакомая. Мы чаевничаем с ней на пару и развлекаем друг друга болтовней – самым непосредственным образом, безо всяких Церемоний, казалось бы, положенных в обществе больного. По ходу разговора вдруг выясняется, что графиня отлично осведомлена относительно моей хвори, да и как же иначе, ведь их домашний врач, видный хирург, просветил ее на этот счет в подробностях. Да, влип я, ничего не скажешь, – с подчеркнутой пренебрежительностью галантно пытаюсь я вернуть нашу светскую беседу в прежнее русло. Однако гостья не скрывает своего удивления. «Не вижу здесь предмета для щуток. Вы не ребенок и, насколько мне известно, не трус. Разумеется, пришла сюда лишь за тем, чтобы поговорить с вами на эту тему. Да, положение действительно крайне серьезное. Вы должны быть готовы к тому, что вам придется перенести операцию». Выходит, и это ей известно? «Я говорила с врачом и знаю, что, вероятно, вам нужно 6v дет ехать в Стокгольм». Да, но… «Не беспокойтесь, эта сторона воппо са уже улажена». И графиня упоминает изысканнейшего писателя который на днях звонил ей по этому поводу. С министром и другими влиятельными лицами она уже тоже успела переговорить… (Выясняется, что сама того не желая, она несколько дней подряд только и занималась моим делом.) Разумеется, тут все в порядке, и средств будет столько, сколько потребуется. Любопытно, что в этом вопросе сходятся самые разные люди, зачинателем «движения» в мою пользу оказался господин, находившийся в смертельной ссоре с тем, кто впоследствии его продолжил… В этой точке соприкосновения вражда закончилась.
Я не в силах ответить графине. Шутливые отговорки, которые я держал наготове, оказались неуместными. Мы молча обменялись рукопожатием.
Растроганность мою несколько уравновешивает навязчивая мысль, что разговоры о поездке и об операции – не более чем «возможные» варианты. Ведь категорического распоряжения пока еще не последовало, и я докажу всем своим друзьям и доброжелателям – именно потому, что они так милы и добры ко мне, что не стоит бояться за меня, сумею я и собственными силами выпутаться из беды. Смотрите, как прекрасно действует на меня эта серая мазь, сегодня ведь тоже не было никаких особо неприятных явлений. Мне даже приходит охота устроить небольшой розыгрыш. Я слышу, что по телефону справляется о моем здоровье Шандор – добрый приятель и виртуозный мастер пера, один из любимых моих стилистов. Пока я переношу аппарат к своей постели, мне вспоминается, как кто-то говорил, будто Шандору ужасно жаль меня и именно поэтому он побаивается звонить, «душа болит поверженным героя видеть», – как сказал Арань. «Это ты, Шандор? – вопрошаю я слабым, замогильным голосом. – Ох, ми-лы-ий… худо мне… конец… мой… пришел». Он, бедняга, не знает, что ответить, и я отчетливо представляю, как он бледнеет. Я тотчас перехожу на беспечно-веселый тон и продолжаю: «Некрасиво с твоей стороны ни разу не проведать старого друга. Ну, что у вас новенького?» Шандор с облегчением смеется, чуть погодя заявляется собственной персоной, и мы веселимся вдосталь.
Постепенно собираются и другие посетители, мы пьем чай, настроение у всех приподнятое. Вдруг докладывают о приходе доктора Р., великолепного специалиста по глазным болезням. Просить немедленно! Добро пожаловать, господин профессор, рад вас видеть. Может, попросить гостей удалиться? Разве что на полчасика… я хотел бы обследовать глазное дно.
Сверкающая лампочка глазного зеркала надолго впивается в мои зрачки. Осмотр затягивается, а мне невтерпеж, хочется рассказать ему одну забавную историю.
Наконец профессор заканчивает осмотр. Тщательно протирает прибор, прячет его на место, в коробку. Затем поворачивается ко мне. Хлопает меня по колену, смотрит с улыбкой. Слава тебе, господи, наконец-то услышишь хоть что-нибудь приятное!
– Так вот, почтеннейший маэстро, зрение у вас ухудшилось еще на две с половиной диоптрии. И уже появились очаги атрофии.
– Полноте!..
– Да-да! И все это произошло в четыре раза быстрее по сравнению с предыдущим изменением.
– Но если учесть…
– Обождите, пожалуйста! Врачебный долг обязывает меня предупредить вас, что, если в течение десяти дней не удалить развивающуюся в мозгу опухоль, за три недели вы окончательно ослепнете. Ослепнете полностью, погрузитесь в вечный мрак.