Предотъездные двадцать четыре часа проходят вполне терпимо благодаря дорожным сборам, уйме хлопот, улаживанию официальных формальностей: необходимо обменять валюту, получить австрийские и шведские деньги. Маршрут наш тоже составлен – два дня в Вене, затем через Берлин в Мальме, Треллеборг, Стокгольм; в Берлине мы пробудем шестнадцать часов, я впервые увижу Германию Третьего рейха. Оказалось, что все необходимое для поездки у меня есть» требуется лишь еще один чемодан и для мадам, которая поедет сопровождать меня, кое-какие мелочи, в том числе шляпная коробка, полученная взаимообразно у одной из ее приятельниц. Шляпную коробку я упоминаю лишь потому, что впоследствии она послужит поводом для пересудов, вокруг нее сложится целая легенда, а общество разобьется на две партии, да что там, есть люди, которые и поныне не в силах забыть эту пресловутую картонку. Супруге моей вменялось в вину сие чудовищное деяние: некоторые люди воспринимали как дерзкий, циничный вызов всеобщему настроению подавленности и скорби поведение женщины, которая сопровождает по всей Европе умирающего мужа со шляпной коробкой в руках. Я не могу разделить их возмущение, мне кажется, что застрели она меня «в состоянии аффекта» после какой-нибудь душещипательной сцены, ей бы не вызвать и вполовину такого недовольства против себя. Не понимаю, недоумевающе возразил я одному из знакомых, который на днях с прежним укором припомнил эту историю, по-вашему, приличнее было бы ей вести шляпу на поводке, как собаку, и придерживать под мышкой гроб?
Но вообще-то я доволен тем, как веду себя в свой последний предотъездный день. Я не привередничаю, мне удается преодолеть всю предотъездную подготовку, не выразив никаких особых пожеланий. Я остерегаюсь любого «необычного» или «памятного» высказывания, которому впоследствии можно было бы приписать особый смысл: «так вот почему он это сказал!» – или еще того хуже: «прямо как чувствовал!..» Теперь у меня появляется надежда даже из той скверной ситуации выкрутиться без «последних слов». (Я всегда был плохого мнения насчет «последних слов». Они представляются мне чем-то вроде последней пуговицы в ряду, когда гадают, «сбудется – не сбудется» задуманное желание. Итоговым, решающим по сравнению с прочими, мы считаем последнее «да» или «нет», хотя этот особый смысл ему придает нехватка места на одежде: пуговицы кончились на застежке.) Лишь одна бездарная шутка в духе юмора висельника отягощает мою совесть: симпатичная Илонка, супруга Михая, интересуется, когда я отбываю и не слишком ли дорого обойдется поездка. «Туда довольно дорого, – отвечаю я, – зато обратно меня Доставят в маленьком ящичке; урна, насколько мне известно, не облагается таможенной пошлиной».
Венский скорый отправляется в одиннадцать утра, у меня будет небольшое купе, и я смогу прилечь. Когда мы спускаемся к машине, я не позволяю поддерживать себя, хватаюсь за перила. Чемоданы уже погружены.
К машине нас провожают Цини, Рози и ее сынишка Пали. Мальчонка с умным видом таращит глаза, Рози, добрая душа, сует мне в руку ладанку и, как ни старается, не в силах сдержать слезы. Зато Цини при виде таких сентиментов весь подтягивается в струнку; я уже ввалился в машину и оттуда подаю ему руку. «Ну, будь здоров, Цини, следи за домом. Ежели вдруг не по своей вине я не смогу вернуться… советую тебе… гм, что бы такое ему посоветовать?… Отрасти бороду, когда вырастешь, может, это прибавит тебе авторитета в моих глазах». Цини не отвечает, лишь нервно посмеивается, лицо его заливается краской, а оттопыренные уши точь-в-точь два стручка сегедской паприки. До чего знакомо мне его лицо, кого же он мне напоминает? Ага, вспомнил: самого себя на фотографии четырехлетней давности.
А на вокзале нас поджидает целый букет знакомых, в основном женщины, и каждая принесла какой-то гостинец на дорогу, все смеются и подбадривают меня, благослови их господь за это! Боже мой, ведь всеми серьезными бедами в жизни, пожалуй, я обязан женщинам! Или это все же не так? Впрочем, как бы там ни было, а до чего же хорошо, что они есть на свете! О нет, вовсе не по той причине, по какой вы думаете. Хорошо потому, что, являя собою один из обликов человеческих, женщины все же существа особые – воплощение вечной надежды: вдруг да удастся нам достичь чего-либо на этом свете. Если господь рано или поздно простит роду человеческому его прегрешения, он простит ради них, женщин, – моли за нас, Мария!