Ну что ж, давайте прощаться, то бишь до свидания – до свидания. Постойте, друзья, мне хотелось бы сесть рядом с шофером, тогда я легче переношу тряску. Не надо мне посторонней помощи, я и сам в состоянии усесться.
На вокзале нас провожает лишь неизменный Йошка. Хорошо, что рядом хоть одна родная душа. До чего же омерзительны венские вокзалы, грязные, вонючие, мрачные, вечно здесь холодно, вечно поливает дождь, а уж освещение какое убогое! Носильщики орут, как оглашенные; и Йошка стоит, повесив нос – этого я уже не в силах выдержать. Я прихожу к убеждению, что веселье и склонность к шуткам отнюдь не зависят от настроения, зато они необходимы мне вроде наркотического средства, и я насильственно пытаюсь разрядить обстановку, сколь ни противно мне заниматься этим в такой момент. Пока мы бродим взад-вперед по перрону, я начинаю теребить уныло притихшего Йошку. Что, брат, любовь к ближнему боком выходит? Вместо того чтобы киснуть тут, на вокзале, сидел бы себе в кафе «У крепости» за чашкой горячего чая. Ну, не расстраивайся, вот ужо вернусь из Стокгольма, тогда все будет по-другому. Помнишь, я тебе в прошлый раз рассказывал, какой мне приснился сон про клинику и Пёцля? Ну так вот, операция, конечно, пройдет удачно, но я еще не успею оправиться и буду, так сказать, на положении выздоравливающего… и разумеется, мы сразу же отправимся с официальным визитом к Пёцлю… Для меня это будет пока еще трудновато, оно и понятно, человек не совсем отошел после операции: к примеру, возможно, мне придется карабкаться по больничной лестнице на четвереньках, на коленях и на руках у меня будут кожаные подушки, как у безногих нищих, которые ползают по краю тротуара. Пёцль выйдет мне навстречу, как всегда приторно-учтивый, деликатно сделает вид, будто не замечает в моем поведении ничего особенного, и радостно воскликнет: «А, а, frent mich sehr, also gut gelungen? Gratuliere…» «Jawohl, Herr Professor, voriänfing aber, wie Sie sehen…»[33] на что он поспешно перебьет меня: «Ja, ja, sind noch einige Schwierigkeiten, es wird schon… es kahn noch vielleicht»…[34] И после некоторой напряженной заминки мы переведем разговор на другое, я вежливо распрощаюсь и, повернувшись к нему спиной, поползу по ступенькам вниз, перебирая кожаными подушками.
Йошкиного понурого вида как не бывало, он хохочет, а значит, все в порядке, нет нужды проявлять чувствительность, говорить друг другу «жалостные слова»; «сервус» – «сервус», и поезд трогается.
Я тотчас забиваюсь к себе в купе, мне удается вполне хорошо разместиться, и когда я лежу, то не слишком испытываю тряску. Сейчас было бы очень кстати, если бы кто-нибудь почитал мне вслух, тогда можно было бы ни о чем не думать. К счастью, приняв большую дозу снотворного, я просыпаюсь, когда небо на горизонте уже кажется серым: значит, самое неприятное позади, границу мы переехали и теперь находимся в новой Германии. Странно опять увидеть ее, да еще при таких обстоятельствах, ровно двадцать пять лет спустя. Как же молод я был тогда, в свои неполных двадцать три года! И сколь пылок, задирист и исполнен трагизма. Я привез тогда сюда свою первую жену, кроткую и страстную женщину с бархатными глазами, она была актрисой, и я романтически похитил ее у мужа – через темные артистические уборные и сценические люки, с револьвером в руке. Полгода мы скрывались под Берлином, в прекрасно-юном Фройденау, и нам казалось, перед нами жизнь без конца и края, а по вечерам на балконе мы говорили о звездах. Какой свежей ощущалась тогда Германия – удаль, размах, предпринимательские начинания. Помнится, в застраивающихся пригородах можно было бесплатно получить на три года шестикомнатную квартиру, если человек подряжался шесть лет отработать здесь. Я отсылал на родину юмористические зарисовки и трагические репортажи, с ликованием открывая для себя этот город. «Берлин ест!» – восторженно восклицал я, belegtes Brötchen[35] во дворце Ашингер, словно сообщая радостные сведения о росте и развитии младенца. Теперь Германия словно бы посуровела и остепенилась. «Возрождение» проходит не столь весело и легкомысленно, как в былые времена рождение. Я рассчитывал увидеть новые застройки – их немного. На одном строящемся доме, весьма скромном, обнаруживаю надпись: «Даже такого нам бы не построить без нашего фюрера!» Мне невольно вспоминается бытующая в народе поговорка: «Без бревна и дом не построишь…» Других символических примет изменившихся времен я больше не встречаю.
33
Ах, как я рад видеть вас в таком хорошем настроении! Поздравляю… Конечно, господин профессор, временно, как видите…
34
Да, да, некоторые неудобства пока еще имеют место, они будут… очевидно, можно будет…