Представитель заграничного центра неистовствует, кричит, захлебываясь от ярости, со всех сторон раздается хохот, возгласы, ну и скандал, вот так потеха, тихо, помолчите, дайте послушать! Оливекрона не смеется и не выказывает признаков гнева: все его внимание сосредоточено на проводах, он видит, что тоненькой проволочке не выдержать этого крика, в сети образовалось перенапряжение, стальная ниточка постепенно накаляется, затем тонкая серая обмотка вспыхивает ярким пламенем. Короткое замыкание! Оливекрона резко дергает какую-то рукоятку, выключает всю систему, и вмиг наступает смертельная тишина, как будто перерезана магистраль. В этой тишине проворно принимаются за работу его пальцы фокусника. Он ощупывает перегоревший провод, на изоляционной обмотке которого комками запеклась окалина, тонким ножом аккуратно удаляет ее, зачищает оголенную проволоку.
Я судорожно пытаюсь ухватиться своими короткими, неподатливыми пальцами. Оливекрона мягко отводит их – осторожно, пока еще нельзя прикасаться. Да, господин профессор, я знаю, но ведь иначе я непременно свалюсь в темную пропасть, у меня нет опоры под ногами. Терпение, терпение, вы должны еще продержаться. Да, господин профессор… но мне трудно… очень трудно… Тише, тише, помолчите, и все будет в порядке. Вам и прежде следовало бы вести себя потише. Как это понять? Он наклоняется к самому моему уху. Голос понижает до шепота, чтобы никому, кроме нас двоих, не было слышно. Вы ведь видели, какая катастрофа произошла с проводом? Так знайте, что все это от крика. Волнения, ярость, крики – все это не на пользу. Неужели вы не чувствовали, что в такие моменты у вас голова словно раскалывается? Вам следовало бы знать, что при этом ток крови расширяет тонкие кровеносные сосудики, в одном из них образовалась закупорка – она-то и послужила первопричиной всего зла. Да, да… понимаю… но и вы, господин профессор, войдите в мое положение… каково было мириться… каково было сносить», несправедливость… грубый, неприкрытый эгоизм… Помнится, в детстве… бывало, обвинят ни за что ни про что… и даже оправданий моих не выслушают… запрут на ключ… я и давай вне себя колотить руками-ногами… разве можно было терпеть?… Не только можно, но и нужно. Понятно… все понятно… значит… Значит, терпеть молча, лежать спокойно, расслабившись… главное, расслабиться. Ясно? Ясно, господин профессор… сейчас же последую вашему совету… Ну как, убедились, что я был прав?
Совершенно точно помню, что я трижды слышал один и тот же вопрос. С этого момента, судя по всему, и пропал мой страх, а вместе со страхом и сопротивление. Разумеется, мне очень трудно определить сейчас, находился ли я тогда еще в сознании. Но, по всей вероятности, перестал опасаться беспамятства. И не задавался тревожным вопросом, долго ли еще это продлится. Мною овладело приятное сковывающее безразличие.