С этой надеждой покончено, лишился ценности весь дорогостоящий скарб – яркие стеклянные бусы, пуговицы, побрякушки, пахучее розовое масло, пестрые безделушки, – весь тот обменный товар, благодаря которому я мог бы обогатиться, доберись мы до Африки… И похоже на то, что покончено навеки… кроме того, ты права, Ноэми, остров этот для меня и впрямь…
Тебя удивляет, что я все же бодр и весел?
Видишь ли, Ноэми, на то есть своя причина: та земля или, если угодно, та часть света, откуда отчалил корабль и куда с неутолимой жаждой ты рвешься в своих мечтах, уже давно не Ханаан… Хотя на той земле живут многие миллионы людей, богатых и бедных, а природа там щедра, леса и поля, горы и долины не скупясь раздают свои сокровища… И все же… с некоторых пор не только я один, но, наверное, все мы чувствуем, что корабль этот, влекомый волнами над бушующим в глубине огненным морем, столь же ненадежен, как и сама огненная стихия… что каждый прожитый – пусть даже в богатстве и изобилии – момент не есть благотворный дар свыше… Знаешь, что я тебе скажу?… Еще там, на родном берегу, я в глубине души чувствовал, что все мы живем на гигантском острове Робинзона (должно быть, оттого и доверился я волнам). Живем каждый сам по себе покинутый и каждый в одиночку. И забота наша не в том, достигнет ли нагруженный богатствами корабль вожделенного берега. Смилостивится ли над нами морская стихия, подбросит ли уцелевшую от разбитого корабля доску, дабы мы могли за нее ухватиться? Знай же, Ноэми, дочь исконного племени мореходов: там, на суше, произошло моретрясение, даже если его ощутил и заметил не каждый; корабль честолюбивых надежд давно затонул, а те, кто воображал, будто судно все еще плывет, рассекая волны, – давно мертвы, покоятся на дне морском, так и оставшись сидеть на бархатном диване кают-компании, с выражением тупого самодовольства в остекленевших глазах.
Но я, как видишь, не погиб, разбитый корабль не утянул меня с собой в пучину, и предположения мои оправдались: дарованные мне дни будут направлены не на то, чтобы урвать у жизни побольше, а на терпеливое ожидание той малости, с какою можно начать жизнь заново. Я и прежде ходил по свету, как надлежит Робинзону ходить по острову, куда его вынесло равнодушной волною после того, как затонул под ним корабль Понимания, Сочувствия, корабль, добротно сколоченный вдохновенными, милостию божиею плотниками в середине прошлого столетия, а может, и ранее того – усилиями некоего человека отец которого также был плотником. И я воспринимал как дар всякий хлам и мусор, прибитый к берегу бурными волнами, жалкие останки некогда горделивого корабля? Во всем привык я видеть ценность подаяния, привык не жалеть о том, чего не имеешь, довольствоваться минимумом, не помышлять о максимуме, принимать от должника своего тысячную толику, отказываясь от остальной части долга, привык радоваться, если мой заимодавец требовал лишь фунт живого мяса и драл с меня лишь одну шкуру в уплату за пустячный долг.
Роптать на несправедливость судьбы, возмущаться против людской несправедливости – помилуй, Ноэми! На острове Робинзона нет места подобным чувствам! Если предал друг, изменил товарищ, обсчитал купец – не беда! Зато, как видишь, обнял незнакомый, спас чужой, вернув мне самую ценную одежонку – мою уцелевшую шкуру! Что из того, если Общество охраны гангстеров во сне лишило меня костюма и шляпы? Ведь с таким же успехом меня могли бы и пристукнуть, но ведь не сделали же этого, более того, позволили перебить мне кости, но не для того, чтобы наварить из них клея, а чтобы выманить из-под них угнездившегося в моем теле недруга.
Взгляни-ка, что это там, на отмели?… О, счастье рая, о, неземное блаженство!., эврика!., дырявая ложка, наверняка с какого-нибудь затонувшего корабля. Прости, я сбегаю за ней, пока ее не смыло волнами, – этой ложкой я выскоблю в скале себе укрытие, построю хижину, а через год на этом необитаемом острове вырастет мой дворец.
Помнишь, Ноэми, что сказал Цезарь, достигнув земли египетской?
Кто ни на что не надеется, тот никогда не впадает в отчаяние.
Я уже давно не надеюсь на многое. Я благодарен своим друзьям-соотечественникам, которые не дали мне погибнуть, благодарен всем, кто за меня тревожился, благодарен незнакомым людям за их молитву, благодарен Оливекроне за дарованные мне годы жизни. Благодарю тебя, моя милая родственница, за терпение, с каким ты выслушиваешь мои слова, хотя вижу, что от взгляда твоего не укрылось, как молодой человек, которого я тебе представил утром, выписывает круги возле нас. И благодарю читателя за снисходительное внимание.