30 ноября по приглашению капитана Каремоку и наиболее знатные вожди — Теимоту, брат королевы Кахуману, Хаул-Ханна и другие — прибыли к нам на обед. Каремоку держался дружелюбно и встретил капитана мирным приветствием. Многие гости были одеты в европейскую одежду, по самой новейшей моде и выглядели вполне прилично. За столом их поведение являло собой образец благопристойности и хороших манер. Мы же оказались невежами, ибо известно, что правила хорошего тона основаны на знании нравов и обычаев тех, кого собираешься принимать у себя. Однако свинья, чье мясо мы предложили нашим гостям, не была предварительно освящена в мараи и, значит, не годилась в пищу, как и все, что жарилось и варилось вместе с ней на огне. По сухарю и по стакану вина — вот то немногое, что наши гости могли себе позволить. Они вынуждены были ограничиться тем, что смотрели, как мы едим, не имея даже возможности беседовать с нами: таково было наше гостеприимство. При этом они держали себя лучше, чем, вероятно, держали бы мы себя на их месте, и претворяли свою добрую волю в дела. Каремоку выпил («Ароа!») за русского императора; последовало «Ароа!» за Тамеамеа, и мы стали добрыми друзьями.
Тем временем несколько прибывших на корабль женщин пили вино и опьянели, чего никогда не позволит себе порядочный житель Оваи. Надо сказать, на кораблях не столь строго соблюдают табу, как на суше, где женщинам под страхом смерти запрещено входить в помещение, в котором едят мужчины.
Написанный Хорисом очень похожий портрет Тамеамеа имел исключительный успех. Все с радостью узнавали его. Не забуду одну черту, весьма характерную для нравов народа Оваи. Художник нарисовал рядом с королем женщину из средней касты. Г-н Юнг, посмотревший рисунок первым, нашел такое соседство настолько сомнительным, что посоветовал нашему другу или разделить их, или никому не показывать. Поэтому, прежде чем показать портрет короля другим жителям Оваи, лист разрезали. Хорис сделал с этого весьма удачного портрета несколько копий. Когда мы на следующий год приехали в Манилу, портрет уже приобрели американские купцы и, размножив его в китайских художественных мастерских, открыли торговлю. Хорис привез с собой в Европу один экземпляр портрета, сделанный в Китае.
На заходе солнца 30 ноября начался праздник табу-пори, который должен был закончиться на третий день с восходом. Побуждаемый любопытством, желая присутствовать при самых священных мистериях культа Оваи, я обратился к Каримоку, который тут же пригласил меня; я был его гостем в его мараи в течение всего праздника. В 4 часа он покинул корабль, и до захода солнца я был у него.
Не буду здесь подробно рассказывать о молитвах и священных обрядах, уже описанных прежними путешественниками; скажу только: по сравнению с царящим там весельем веселье наших балов-маскарадов напоминает похоронную процессию. Религиозные церемонии занимают всего несколько часов. Как и при католическом богослужении, народ в нужное время присоединяется к пению ведущего службу пастыря. В промежутках все очень весело беседуют, вкусно едят, причем меня обслуживали персонально на европейский манер, дали мне печеное таро вместо обычной каши. Во время обеда, равно как и беседы, люди лежат в два ряда на устланном матами настиле, головами к разделяющему их центральному проходу, ведущему к двери. Еду накладывают на банановые листья, откуда ее руками отправляют в рот; вязкую кашу из таро, заменяющую хлеб, слизывают с пальцев. Воду для умывания подают до и после еды. Факелы, пропитанные маслом из плодов кукуи (Aleurites triloba){168}, укрепленные на палочках, дают ночью очень яркий свет. Все это происходит в мараи так же, как дома. Того, кто хочет удалиться из священного места, сопровождает мальчик, несущий в руке маленький белый флажок, чтобы предупреждать всех встречных. Женщину, которой кто-либо коснулся, следует немедленно убить; мужчины подвергаются такому обособлению только в мараи.