Капитан Кук решил в тот же день еще раз выйти на берег, чтобы рассеять страх, который мы, видимо, у них вызывали. Он приказал спустить две шлюпки и вместе с нами и несколькими офицерами отправился в бухту, где впервые были замечены дикари. Здесь мы увидели двойное каноэ, вытащенное на берег, несколько низких хижин, а рядом — кострище; тут же лежали рыбацкие сети и рыба. Каноэ было старое, видавшее виды. Оно состояло из двух корыт или лодок, соединенных посредине перекладиной и скрепленных веревками из новозеландского льна[172]. Каждая из этих лодок в отдельности была изготовлена из планок, сшитых между собой шнурами; переднюю часть их украшало грубо вырезанное человеческое лицо, вместо глаз у которого были вставлены маленькие кусочки перламутровых раковин «морское ухо». В этом каноэ мы нашли два весла, корзину с ягодами Coriaria ruscifolia Linn, и несколько рыб. Однако людей не было ни видно, ни слышно; по-видимому, они убежала в лес. Чтобы вызвать их доверие и расположение, мы положили им в каноэ медали, зеркала, бусы и другие мелочи, а затем не мешкая вернулись к своей шлюпке, чтобы проплыть дальше в бухту и зарисовать ее план. При этом мы обнаружили прекрасный ручей, стекавший к морю по ровному берегу; местами он был до того мелкий, что лодка несколько раз садилась на мель. Здесь было много уток, бакланов, черных куликов и чибисов. На обратном пути мы не удержались и еще раз наведались к каноэ, по там все оставалось нетронутым. Чтобы придать подаркам больше цены, мы добавили к ним еще топор, а чтобы пояснить, как им пользоваться, откололи от дерева несколько щепок и потом оставили его воткнутым в ствол. Но к главной своей цели мы и на сей раз приблизились не более, чем в прошлый, ибо опять не увидели никого из туземцев, хотя они, по нашему разумению, не могли уйти далеко, и нам даже казалось, что мы чуем запах дыма от их костров. Вероятно, их легко можно было бы найти в ближнем лесу, но, поскольку они, видимо, избегали нас умышленно, капитан не велел их разыскивать и счел нужным предоставить времени и их собственному доброму желанию решить, познакомиться с нами поближе или нет. Вернулись мы на корабль только поздно вечером.
Все следующее утро лил сильный дождь, однако после полудня погода прояснилась, и мы смогли отправиться в лес на другой берег бухты. Идти на этот раз оказалось вдвойне трудно; мало того, что приходилось пробиваться через заросли лиан и упавшие стволы; от дождя землю развезло и стало так скользко, что ноги разъезжались чуть ли не на каждом шагу. Все же наши усилия были вознаграждены уже тем, что мы нашли кое-какие растения и цветы, хотя время года было довольно позднее. Кроме того, нас изумляло обилие новых, неизвестных деревьев и кустарников; однако этим изумлением пришлось и ограничиться, поскольку на них уже не было ни цветов, ни плодов, что делало невозможным более основательное ботаническое исследование.
Два последующих дня дождь и ветер вынудили нас оставаться на борту, что заметно ухудшило наше настроение; если такая погода обычна здесь для этого времени года, то дальнейшее пребывание в этих местах сулило нам мало хорошего. Во второй половине дня 1 апреля, едва прояснилось, мы решили опять наведаться в бухту, где видели индейцев[173]. Все, что мы здесь оставили, оказалось нетронутым; похоже, возле каноэ за все это время никто не появлялся. Погода была очень ясная, и бухта хорошо просматривалась во все стороны. Она была такая большая, что в ней мог бросить якорь целый флот. С юго-запада от нее поднимались высокие горы, почти от самой вершины и до подножия поросшие лесом. Изрезанный берег и острова в заливе были весьма живописны. Зеркальная гладь воды празднично сияла в лучах заходящего солнца, зеленая растительность и голоса птиц, доносившиеся отовсюду в этот тихий вечер, приятно контрастировали с суровым и диким обликом ландшафта.
Мы получили в тот вечер такое удовольствие, что, когда на другой день выдалась ясная, хорошая погода, сразу же с восходом солнца отправились в эту бухту, где пробыли до позднего вечера и вернулись на корабль с новыми птицами и растениями. Мы захватили с собой молодую собаку, купленную офицерами на мысе Доброй Надежды, и хотели посмотреть, привычна ли она к стрельбе и можно ли ее приспособить к охоте. По при первом же выстреле собака убежала в лес и не пожелала возвратиться, сколько мы ее ни подзывали.