В лодках было много собак; видимо, они очень ценили этих животных, так как каждый держал свою на веревке, обвязанной вокруг туловища. Это была длинношерстная порода с острыми ушами, очень напоминавшая обычных овчарок или chien de Bergerграфа Бюффона (см. его «Естественную историю»), окраски самой разной: пятнистые, черные или, наоборот, совсем белые. Их кормили исключительно рыбой, то есть в этом отношении собаки жили так же, как их хозяева; правда, эти питались еще и мясом собак, а шкура их шла на разные украшения и предметы одежды. Мы приобрели у них несколько, но старые не захотели у нас жить, они тосковали и не принимали еду; молодые, напротив, очень скоро привыкли к нашей пище [223].
Нескольких новозеландцев, поднявшихся тем временем на корабль, повели в каюту, где им преподнесли подарки; однако ни один не проявил при этом ни удивления, ни интереса, как это было у наших друзей из бухты Даски. Лица у некоторых были разрисованы особым образом глубоко надрезанными спиральными линиями; у одного рослого крепкого мужчины средних лет эти отметины так глубоко были врезаны в кожу, составляя сплошной рисунок на лбу, носу и подбородке, что борода, обычно у них очень густая, у него состояла лишь из нескольких разрозненных волосков. Звали его Трииго-Вайя; он, видимо, пользовался среди остальных уважением, как никто другой из приходивших к нам до сих пор.
Из всех наших товаров они охотнее всего брали в обмен рубахи и бутылки; последние они ценили особенно высоко, должно быть потому, что у них не было других сосудов для хранения жидкости, кроме маленьких калебас, то есть тыкв, которые росли только на Северном острове, а здесь, в проливе Королевы Шарлотты, имелись лишь у немногих. При любом обмене они старались не остаться в накладе и заламывали очень высокие цены на всякую мелочь, однако не огорчались, если получали меньше, чем требовали. Некоторые, будучи в особенно добром расположении духа, исполнили для нас на корме хейву,то есть танец. Они сняли свои мохнатые верхние одежды, стали в ряд, затем один завел песню, вытягивая при этом попеременно руки и сильно, чуть ли не с яростью топая ногами. Все остальные подражали его движениям и время от времени повторяли последние слова его песни, что, видимо, служило своего рода рефреном. Можно было различить здесь нечто вроде стихотворного размера, но трудно сказать, были ли это рифмованные стихи. Голос у запевалы был довольно скверный; мелодия его песни, до крайности простая, состояла из чередования лишь немногих звуков [224]. Вечером все индейцы уплыли туда, откуда прибыли.
На другое утро мы сопровождали капитанов Кука и Фюрно в бухты Ост-Бей и Грас-Коув, где набрали полную лодку противоцинготных трав, а заодно еще раз попытались сделать кое-что для туземцев. Как уже говорилось, мы всюду сажали полезные европейские злаки и коренья; теперь же мы захотели обогатить дикарей и животными, которые впоследствии могли бы сослужить службу местным жителям и будущим мореплавателям. С этой целью капитан Фюрно уже выпустил в бухте Каннибал-Коув одного кабана и двух свиней, дабы они размножились в здешних лесах. Мы же оставили тут козла и козу, которых высадили на берег в пустынной части бухты Ост-Бей. Эти места были избраны потому, что здесь наши новые колонисты, судя по всему, были бы в наибольшей безопасности от местных жителей, единственных, кого им следовало опасаться. Ожидать от невежественных новозеландцев рассудительности, которая позволила бы им понять пользу от размножения этих животных, конечно, не приходилось.
В районе бухты Грас-Коув мы увидели в воде большое животное. Судя по величине, это был морской лев, однако мы не смогли подойти к нему достаточно близко, чтобы застрелить и рассмотреть как следует [225]. Если это был действительно морской лев, то он, а также маленькая летучая мышь, которую мы встретили в лесах, да еще здешняя домашняя собака увеличивают число новозеландских млекопитающих до пяти. Вряд ли этот список может существенно пополниться; мы, сколько ни искали, не нашли в дальнейшем ни одного нового животного. Мы обошли лес вдоль и поперек и не только собрали изрядный запас дикого сельдерея и ложечницы, но и обнаружили несколько новых растений и птиц, после чего поздно вечером возвратились на корабль.
3 июня несколько шлюпок были посланы на Лонг-Айленд, чтобы доставить оттуда на борт сено. Корабли стояли уже готовые к плаванию, дрова и вода были запасены, команда благодаря здешней здоровой растительной пище хорошо подкрепила силы, так что ничто больше не мешало нам при первой возможности отплыть. Когда одна из наших шлюпок собиралась возвращаться на корабль, с нее заметили большое двойное и одно простое каноэ, в которых находилось около 50 человек! Оба каноэ тотчас погнались за шлюпкой. Поскольку наши люди не были вооружены, они поставили парус и вскоре настолько оторвались от новозеландцев, что те прекратили погоню и вернулись в Ост-Бей, откуда вышли. Трудно сказать, были ли у них враждебные намерения, но все же было бы неблагоразумно подпускать при таком численном превосходстве людей, всегда способных предпринять что-нибудь неожиданное и необъяснимое, следуя лишь своевольному инстинкту.
На следующее утро, 4 июня, мы подняли флаг св. Георга, знамена и вымпелы, дабы с принятой в море торжественностью отметить день рождения его величества короля. Семейство индейцев, имена которых я приводил выше и которые теперь стали нашими знакомыми, поскольку они расположились в бухте неподалеку от нашего корабля, очень вовремя появилось сегодня на борту. Позавтракав вместе с ними в рулевой рубке, офицер доложил капитану, что с севера приближается двойное каноэ со множеством людей. Мы вышли на палубу и увидели, что оно находится от нас на расстоянии примерно ружейного выстрела и в нем 28 человек. Они прошли мимо «Адвенчера» к нашему кораблю, заключив, вероятно, по его величине, что он — главный. Индейцы, гостившие у нас, уверяли, что это враги, и хотели, чтобы мы открыли по ним огонь. Глава этого семейства Товаханга вскочил на ружейный ящик, стоявший на корме, схватил копье и сделал им несколько воинственных и угрожающих жестов. Затем он заговорил с ними весьма оживленно и торжественно, с вызовом размахивая над головой большим топором из зеленого новозеландского камня, которого мы до сих пор еще у него не видели. Тем временем каноэ приблизилось к нам вплотную, не обращая внимания на нашего друга и оратора, так что мы его попросили замолчать.
Двое красиво сложенных мужчин стояли выпрямившись, один на носу, другой в середине каноэ, остальные сидели. На первом был совершенно черный плащ из плотной материи, отороченный четырехугольными кусками собачьей шкуры. Он держал в руке зеленый новозеландский лен и время от времени произносил отдельные слова. Другой же, внятно артикулируя, произнес торжественную речь, то повышая голос, то понижая. По оттенкам его речи и по движениям, сопровождавшим ее, можно было подумать, что он то спрашивает, то хвастает, то грозит, говорит то с вызовом, то доброжелательно. Иногда он долгое время говорил спокойно и вдруг опять начинал кричать так сильно, что потом ему приходилось делать небольшую паузу, чтобы перевести дыхание. Когда он окончил свою речь, капитан предложил ему подняться на борт. Какое-то время он пребывал в нерешительности, но колебание длилось недолго, природная дерзость оказалась сильнее недоверия, и он взошел на корабль. Все его люди скоро последовали его примеру. Поднимаясь на борт, каждый приветствовал индейское семейство, по здешнему обычаю прикасаясь носом к носу; наши матросы называли это «носоваться друг с другом». Ту же честь они оказывали и тем из нас, кто находился на палубе.
Обоих ораторов, как главных персон, пригласили в каюту. Второго, того, что держал речь, звали Теирату, жил он, по его словам, на северном острове этой земли, называемом Тира-Вити [226]. Они тоже спросили о Тупайе и, услышав, что его уже нет в живых, очень огорчились, как и упомянутые выше индейцы, и тоже произнесли несколько слов в печальном и жалобном тоне. Вот до какой степени сей человек своими природными достоинствами и своей обходительностью сумел снискать уважение и любовь у этого невежественного и грубого народа! Видимо, ему, более чем кому-либо из нас, удалось способствовать культурному развитию этого народа, ибо он не только обладал основательным знанием здешнего языка, но и был более близок их образу мыслей и представлениям, нежели мы, европейцы. Нам, пожалуй, мешала чрезмерная дистанция между обширностью наших сведений и ограниченными познаниями этих людей, и мы не умели найти звенья для цепи, которая соединила бы их представления с нашими.
223
Новозеландские собаки (местное название
224
Зрелища и увеселения с танцами, песнями и театрализованными представлениями назывались у маори
225
Речь идет о морских слонах
226
Тира-Вити (Теравити) — мыс на южной оконечности Северного острова. Этот остров маори называли Те-Ика-а-Мауи, т. е. Рыба Мауи. Мауи — легендарный культурный герой полинезийцев, чудесный ловец островов из морской пучины, полинезийский Прометей, добывающий людям огонь.