Непонятно: такая природа должна родить людей под стать ее чистоте, могуществу и свободе.
Когда я вернулась в дом лесничего, там уже ожидали меня у накрытого стола Мария Кирилловна, ее муж Ефрем Георгиевич и рослый, черноглазый, крепкий мальчуган, на вид лет пятнадцати. Потом оказалось, что ему всего тринадцать. Звали его Данилушка. Ростом, дородностью и русской красотой Данила удался и в мать и в отца. До чего же хороша была пара - его родители! Невольно я подумала: если бы понадобилось послать, как образец человечества, жителям других планет - как раз подошла бы эта семья. Нельзя было не любоваться ими.
Бросалось в глаза, что отец и сын боготворили Марию Кирилловну. Высшим авторитетом была она для них, самым дорогим в жизни. Сначала Ефрем Георгиевич и Даня дичились меня, но, пока мы управились с жареным хариусом, картофелем, грибочками, вареными яйцами, горячими пшеничными лепешками со сметаной, они попривыкли ко мне, а я к ним. Мы еще пили чай с вареньем из морошки, как уже пришел профессор. Его тотчас, несмотря на уверения, что он уже наелся отменно у директора лесхоза, усадили за стол.
- Сегодня я в твоем распоряжении, Мария Кирилловна! - сказал профессор, прихлебывая чай из большой чашки.- Членам экспедиции "вольно". Пусть отдохнут с дороги денек, осмотрятся. Покажи нам с Тасей свои владения.
- Ладно,- улыбнулась Мария Кирилловна.- Сегодня и мы устроим себе выходной день. Большой праздник у меня...
- Я потом вас разыщу,- сказал Ефрем Георгиевич,- надо заглянуть за Кенжу. Сказывают, что туда рано поутру пробирался Харитон. Сама знаешь...
Мария Кирилловна озабоченно посмотрела на мужа.
- Захвати с собой объездчика...
- Не боюсь я его угроз, Маша.
- Я буду беспокоиться... А мне хочется, чтоб сегодняшний день запомнился праздником.
- Ладно. Поеду с объездчиком.
Ефрем Георгиевич привычно оседлал во дворе лошадь. Мы вышли на крыльцо.
- Папа, возьми меня с собой! - вдруг крикнул Даня и, получив от отца разрешение, ловко вскочил в седло. Оба, улыбаясь, помахали нам рукой и скрылись за деревьями.
- А что это за Харитон? - не выдержав, спросила я, когда мы втроем углубились в тайгу.
- Да браконьер тут у нас есть один,- пояснила Мария Кирилловна, не оборачиваясь: она шла по еле заметной тропе впереди.- Отчаянный парень. Ефрем несколько раз ловил его с поличным.
- А как его фамилия... этого браконьера? - чувствуя, что краснею, спросила я.
- Чугунов.
- Чугунов? - переспросил Михаил Герасимович.- Брат нашего Чугунова?
- Да. Брат Василия.
- Откуда вы знаете...- начала было я...
- Мы же однокурсники,- пояснила Мария Кирилловна.
- Приезжал хоть раз Василий на родину? - поинтересовался профессор.
- Нет. Как ушел из дому, больше не появлялся. Мать ведь его прокляла. Однако помощь от него принимает. Жадные они очень - Чугуновы.
- За что же его прокляла? - почти робко (что на меня непохоже) спросила я. Мне было неловко перед Михаилом Герасимовичем. Скажет: вот, еще любит до сих пор!
- Она ведь староверка, сама-то Виринея Егоровна. В школу и то неохотно отпустила Васю. Покойный муж ее настоял. Он, правда, редко дома появлялся: работал то по сплаву леса, то на золотых приисках. Искал, где больше заработок и посвободнее. Начальства над собой не терпел. Тоже завзятый браконьер. Только тогда не преследовали за это в наших местах. Считалось: тайга - ничья. Когда Василий вступил в комсомол, мать тяжело переживала. А прокляла за антирелигиозную агитацию. Ну, он не суеверный. С Харитоном у них переписка. Василий ему ружье охотничье подарил - переслал с оказией. Не по назначению пошел этот подарок. Денег на ремонт дома присылал. Вообще помогает матери ежемесячно. Посылки шлет. Как он там живет в Москве?
- Кандидат наук...- неопределенно отозвался Михаил Герасимович, так как я промолчала.- Сейчас работает над проблемой ускорения роста деревьев. Поначалу увлекся этой темой, но, кажется, скоро отступит.
- Почему же? Тема грандиозная. Человечество памятник поставит тому, кто ее решит.
- Слишком дальнего прицела... скорого решения не найдешь. Василий Николаевич предпочитает синицу в руки, чем журавля в небе.
С полчаса мы шли молча.
- Вот наши кедровники! - с гордостью произнесла Мария Кирилловна, останавливаясь.
Мы стояли в чистейшем кедровом бору. Сумрачно и прохладно было в нем. Невдалеке просвечивала Ыйдыга. Солнце, проливаясь сквозь мощные темно-зеленые кроны, сыпалось золотыми кружочками на устланную опавшей хвоей землю, прыгало веселыми зайчиками по серым стволам метровой толщины. Невольно я погладила гладкую, толстую кору. Старые это были деревья - может, еще первые русские землепроходцы отдыхали под этими кедрами двести, триста лет назад. Но они еще были в самой поре - цвели и плодоносили. Сильные, здоровые ветви поднимались к небу, словно канделябры. У подножия валялись крупные сухие шишки. Я подняла одну и понюхала.
- Замахиваются на наши кедровники,- пожаловалась Мария Кирилловна.- Еле отстояла вот этот бор. По Ыйдыге будут когда-нибудь города, здесь же богатейшие месторождения руды. Масса теплых целебных источников: будут северные курорты. Все Заполярье можно обслужить. А кедр растет очень долго, медленно...
Лесничиха подвела нас к широкому потемневшему пню.
- Вот спилили кедр... Молнией его убило. Около шестисот лет ему было. Разве можно такую красу на нужды промышленности? Грешно ведь!!! Перед потомками даже стыдно.
Ну и вытаскала она нас в этот день по тайге: ноги уже подкашивались. И как она ориентировалась - ни троп, ни путей.
Пинегина вела нас чуть ли не двадцать километров - показать Михаилу Герасимовичу одну пихту, "не рак ли у нее". Профессор долго рассматривал растрескавшееся утолщение на коре с вывороченными краями и с прискорбием согласился:
- Да, это, к сожалению, раковая опухоль.
Нашли и метастазы: опухоли на ветвях. Круглое, ясное лицо Марии Кирилловны с румянцем, пробивающимся сквозь золотистый загар, омрачилось.
- Придется ее спилить! - сказала она упавшим голосом.
Потом мы пробирались через ядовито-зеленое болото, отмахиваясь ветками от тучи комаров-кровососов, чтоб посмотреть гипертрофию листьев у травмированной лиственницы. Бедняжке обожгли пламенем костра ствол и корни. В результате - ослабление жизнеспособности и вот - болезнь. Профессор бережно собрал в бумажку удлиненную, исковерканную хвою: "Надо будет сделать лабораторный анализ".
Потом мы перебирались по острым, скользким камням через речку Кенжу, впадающую в Ыйдыгу, продирались сквозь колючие заросли, чтоб осмотреть поврежденную молнией молодую сосенку. Мы ходили по тайге до тех пор, пока у меня от голода не свело кишки, а ноги просто подкашивались. Мария Кирилловна сетовала, что не успеет до вечера показать нам естественные возобновления на гари за Лысой горой, а профессор с воодушевлением рассказывал о применении электронных вычислительных машин при лесных исследованиях. (А еще уверяют, будто мужчины больше едят!)
- Какая точность вычислений! - восхищался профессор.- Запрограммировали на машине уравнение Дракина и Вуевского... Тася, вы не забыли это уравнение?
Я ответила довольно мрачно. Когда я голодная, мне не до уравнений.
- Молодец! - похвалил Брачко-Яворский и даже потрепал меня по плечу. Исчерпав более или менее эту тему, Михаил Герасимович стал с тем же увлечением развивать другую: использование в лесоводстве меченых атомов. У меня закружилась голова и стало тошнить, но, по счастью, спасло чувство юмора. Я стала смеяться, а это всегда действует тонизирующе. В четыре часа нас отыскал Ефрем Георгиевич и напомнил об обеде. Еще немножко - и я умерла бы с голоду. Хорошо еще, что мы по дороге "паслись" на ягодниках.