Зеленая, пришедшая в ярость от этих слов, закричала:
— А, если ты отсюда не хочешь уйти добром, так я заставлю тебя силой!
И она, свирепо сверкая зелеными глазами, бросилась на Белую.
Но она не рассчитала своих сил. Белая была гораздо сильнее ее, и после короткой, но отчаянной борьбы, обессиленная Зеленая лежала на земле, обвитая могучими кольцами Белой.
Раздосадованная неожиданным препятствием, Белая хотела умертвить противника, но Зеленая, изведав силу и могущество Белой, стала умолять пощадить ее жизнь.
— Я вижу, — говорила она, — что ты не простая змея, но существо гораздо выше меня самой; какую пользу принесет тебе моя смерть? Оставь мне жизнь, и я тебе вечно буду верной и преданной служанкой.
Белая подумала, что ей будет трудно жить одной, без помощницы, поэтому она пощадила Зеленую, и они поселились во дворце вдвоем17.
Зеленая показала лучшие комнаты дворца, и они выбрали для себя большой круглый зал, где у Зеленой уже было устроено ложе из сухих ароматных трав. Зеленая, которая оказалась заботливой хозяйкой, почтительно поднесла своей новой госпоже чашку восхитительного чая, принесенного с границ западных небес.
Зеленая очень скоро узнала прекрасное сердце Белой, искренне полюбила и привязалась к ней; и Белая посвятила ее во все свои тайны.
На другой день, приведя свое жилище в порядок, обе змеи вышли прогуляться на берег озера по направлению к Башне Громовой Стрелы. Навстречу им шла масса людей, возвращавшихся с могил предков после поминовения. Направо от них расстилалась гладкая водная ширь озера с разбросанными на нем чудными островами; деревья, наклонившись над водой, отражались в ней, как в зеркале и купали в воде ветви, сплошь усыпанные белыми и розовыми цветами. Прямо перед ними возвышалась красивая, но мрачная и страшная башня Лэй-фын-та, своим массивным основанием как бы вросшая в землю.
Белая, пристально вглядываясь в эти когда-то близкие ей места, старалась припомнить обстоятельства своего детства. Мысли вихрем кружились у нее в голове и, при виде башни, приняли мрачное направление.
«Вот это та самая башня, — думала она, — которая, если сбудется заклятие злого Сюань-у, должна раздавить мое тело… А оно должно сбыться, потому что Сюань-у властный бог; я же дала ложную клятву. Но — о, боги! — ведь вы же предопределили мне пройти еще раз жизненный путь на земле; я — только ничтожная исполнительница высшей воли; за что же меня так жестоко наказывать!»
Ее печальные мысли вдруг были прерваны Зеленой.
— Смотри, — сказала она торопливо, дернув Белую за рукав, — что это там за молодой человек? Не он ли? Посмотри, как он высок и строен!
Белая взглянула и увидела красивого высокого юношу с черными выпуклыми глазами — теми же глазами, которые смотрели на нее пятьсот лет назад, когда старик выкупил ее у нищего…
— Он, он! — проговорила Белая задыхающимся голосом; но, собрав все свои силы, она победила волнение и сказала: — Смотри, не забывай же, что меня зовут Сучжэнь18. Пойдем скорей: мы его обгоним, а потом медленно направимся ему навстречу.
— Но у нас здесь нет никого, кто мог бы нас с ним познакомить; и если женщина не может разговаривать с мужчиной, который не был ей представлен, то наше обращение к нему может показаться неприличным!
— Подожди минуту, — сказала Сучжэнь и махнула шелковым веером по направлению к западу.
Тотчас на безоблачном до тех пор небе показалась низкая черная гряда облаков; солнце скрылось и пошел проливной дождь19.
V
Совершив поклонение могилам предков, Ханьвэнь возвращался домой с сердцем, переполненным новыми ощущениями. Пролегавшая по берегу Си-ху дорога была сплошь обсажена магнолиями, абрикосовыми, апельсиновыми и еще многими другими деревьями, названий которых он не знал. Деревья сплошь были усыпаны розовыми и белыми цветами, удивительно нежными, радостными и неустойчивыми; природа с невероятной расточительностью залила цветами все — ветви, стволы, даже выступающие из земли корни; не было видно ни листьев, ни темной коры, ни земли, которую покрывал толстый слой осыпающихся при малейшем ветерке миллионов лепестков; но убыль их была незаметна: в диком стремлении вознаградить себя за зимний перерыв, деревья с нетерпеливой поспешностью на место каждого упавшего цветка торопились выронить два, три, пять, десять органов любви…
Ароматы — то неуловимые, чуть доносящиеся, то грубые, сильные, бьющие в нос и захватывающие дыхание, плотной завесой стояли в воздухе…
Пение бесчисленных птиц, которых здесь никто не беспокоил и которые тоже праздновали время любви, — наполняло воздух целым хаосом звуков, не смолкавшим ни на одно мгновение…
Ханьвэнь никогда еще в жизни не видел и не слышал ничего подобного. Он был ошеломлен, поражен и не мог дать себе отчета в своих чувствах. Вместо того, чтобы идти домой, в душную и смрадную аптеку, он, не замечая времени, почти до вечера гулял по берегу Си-ху, срывая цветы, вдыхая ароматы, слушая птиц и открывая все новые красоты во всем, что представлялось его восторженному взору.
Вдруг он заметил двух молодых девушек, одетых в изысканные одежды. Одна из них казалась госпожой, другая — служанкой. Когда они подошли ближе, Ханьвэнь подумал, что нигде в мире никогда не могло быть более прекрасных девушек. Он испытывал необычайное желание подойти к ним ближе, удостоиться их взгляда, дотронуться только до их одежды, — но обычай запрещал ему заговаривать с незнакомыми. Он мучился и волновался, но, боясь быть назойливым, не решался приблизиться к ним.
Ему было восемнадцать лет!
Вдруг пошел дождь. Оба чудных создания были без зонтиков, и дождь грозил превратить их шелковые вышитые платья в грязные обвисшие тряпки.
Ханьвэнь быстро подошел и предложил им свой зонтик.
После некоторого колебания они взяли его и, застенчиво поблагодарив, сказали, что они сейчас наймут крытую лодку и переедут на ту сторону озера. Ханьвэнь провожал их до пристани.
Дорогой он хорошо рассмотрел их обеих. Хотя меньшая ростом, казавшаяся служанкой, и была красива, но у нее было худощавое темное лицо и холодные, даже злые глаза; это еще более оттеняло необыкновенную красоту ее госпожи — высокой, стройной девушки с необыкновенно белым цветом лица и чудными, добрыми, глубокими таинственными глазами…
Когда они дошли до пристани, то крытой лодки не нашлось, и Сучжэнь (конечно, это была она) предложила Ханьвэню, не хочет ли он сопровождать их на тот берег в простой рыбачьей лодке. Ханьвэнь и сам мечтал об этом, но боялся предложить, и с восторгом согласился.
Во время переезда Ханьвэня поражали суждения девушки, обличавшие в ней глубокий ум и прекрасное знакомство с науками и литературой. Очарованному юноше весь переезд казался делом минуты, — хотя Си-ху в ширину не менее шести верст.
Когда они достигли противоположного берега, уже стемнело. Конечно, Ханьвэнь должен был проводить девушек до самого дома.
На их нетерпеливый стук в ворота, им открыл чрезвычайно представительный старик. Это был сам отец Сучжэнь, обеспокоенный долгим отсутствием девушек.
Сучжэнь рассказала отцу о любезности их спутника; старик так был благодарен Ханьвэню, что пригласил его переночевать.
— Все равно, — говорил он, — городские ворота уже заперты. Вам нельзя уже попасть в город, и придется искать пристанища в какой-нибудь скверной загородной гостинице. Лучше оставайтесь у меня, а утром рано вы вернетесь домой!
Ханьвэню ничего больше не оставалось, как согласиться на такое радушное приглашение.
Но спать ему в эту ночь пришлось мало. Старик-отец Сучжэнь, отставной генерал прошлого царствования, расспрашивал Ханьвэня о его детстве, занятиях, родных и т. д., и сам рассказывал юноше много нового и интересного.
Прошло едва несколько часов, как они познакомились, но казалось, что они знакомы несколько лет, — так они понравились друг другу.
Ханьвэнь заснул только после колокола второй стражи.