Старик пошел к Сучжэнь и поговорил с ней. Она окончательно убедила Чжэна, что ее муж, Ханьвэнь, одержим душевной болезнью: по временам он воображает, что его преследуют духи, волшебницы, змеи и т. п.
Старый доктор был так очарован красотой и умом Сучжэнь, что решил во что бы то ни стало примирить молодую чету. Ханьвэнь был так восстановлен против жены, что сначала не хотел ничего слышать о Сучжэнь, но потом, благодаря настойчивым и благоразумным доводам старика, «слух его стал мягче». Сучжэнь часто встречалась с мужем на улице: она знала обаятельную силу своей красоты…
Словом, не прошло еще и недели, как Ханьвэнь и Сучжэнь жили уже вместе под кровом старого добряка Чжэна.
XV
Посреди Великой реки, против Чжэнь-цзяна, есть остров Цзинь-шань34. На этом острове находится знаменитый буддийский монастырь. Но знаменит он не красивым местоположением, не древностью, не богатством, а тем, что он служит жилищем великому Фахаю. Не было между смертными волшебника сильнее, чем Фахай; не было у Будды слуги послушнее Фахая.
Исполняя веления великого Неба, Белая Змея забыла, что она — только орудие божественного Промысла, глина Вечного Ваятеля, камень в руках Зодчего. Заботясь только о своем личном земном счастье, она совершила столько беззаконий, что терпение милосердного Будды истощилось.
И повелел Будда своему слуге Фахаю наказать Белую Змею за все грехи ее.
Однажды доктор Чжэн и Ханьвэнь отправились на Цзинь-шань. Удивительный вид развернулся перед ними: на востоке — громадная водная поверхность, разлившаяся на необозримое пространство и отражающая утреннее солнце прямо им в лицо целыми потоками горячего расплавленного золота; на западе — широчайшая голубая лента реки, которую остров «Серебряный» своими скалами прижимает к горе, выдвинувшейся на самом берегу реки навстречу острову; направо, ближе, — холмами прижат к берегу город, опоясанный серой зубчатой стеной и окруженный раскинувшимися на огромное расстояние предместьями. Левый берег чуть виден в сизом тумане; ни малейший шум не долетает сюда, до той высоты, где они стояли…
Славное место выбрали монахи: и красиво, и близко от людей, и тихо-тихо, — это главное.
Безотчетная грусть незаметно овладела сердцем Ханьвэня. В последнее время Сучжэнь стала прихварывать; ее характер, прежде такой ровный и мягкий, сильно изменился; временами она делалась капризной, злой и всячески придиралась к мужу. Не далее, как сегодня, она осыпала его упреками и насмешками за его бесхарактерность и легковерие; называла его тряпкой, которой может вытирать грязь всякий, кто только захочет.
Неприятное, тяжелое чувство против жены овладело Ханьвэнем. Он вспомнил все горе, все обиды, которые причинила ему Сучжэнь, и злоба, а вместе с тем и какая-то боязнь к ней все росли в нем. Какая разница между его домашней жизнью, с упреками и ворчаньем жены и с этими неподвижными злобными глазами проклятой жениной служанки, — и этой тишиной, спокойствием, красотой на «Золотой Горе»…
Ханьвэнь не заметил, как на скале их оказалось трое. Ему показалось, что этот третий — уже давно тут, с самого начала, как они пришли; нет, даже раньше — он его чувствовал в себе уже несколько дней, а может быть… Да что же это? Его сердце и ум раскрывались, как мешок, и кто-то с силой вкладывал туда мысли, чувства и ощущения, совершенно чуждые ему до сих пор…
Ханьвэнь обернулся и со страхом посмотрел на него. Это был монах, высокого роста, очень худой, с бритой головой, неопределенного возраста, с добрыми морщинками вокруг глубоких блестящих глаз, но с непреклонной складкой в углах сжатых губ. Четырехугольный выдающийся подбородок обличал громадную силу воли.
«Фахай!» — мелькнуло в уме Ханьвэня.
Монах улыбнулся.
— Да, это я, — сказал он. — Здравствуй, мой друг!
Томление и чувство неопределенности сразу пропали у Ханьвэня, как только заговорил Фахай; но зато он почувствовал, что у него вовсе нет своей воли. Ему хотелось говорить и поступать так, как хочет этого проникший ему в душу высокий монах.
— Ты, старик, — обратился Фахай к доктору Чжэну, — ступай домой и забудь, что был здесь!
Старый доктор поклонился монаху и ушел.
— Слушай, юноша, — сказал Фахай Ханьвэню, — я вижу твое сердце. С первого раза, когда я увидел румянец на твоем лице, я узнал, что тебя давно уже мучают и волнуют ведьмы. Знаешь ли ты, с кем ты живешь? Ведь твоя жена — Белая Змея из Грота Чистого Ветра! Из-за нее ты много раз был на волосок от смерти; и теперь, если ты не избавишься от этого злого оборотня — ты непременно погибнешь.
— Отец мой, — воскликнул Ханьвэнь, — ты знаешь, что я слаб и безволен; помоги мне!
Фахай в упор посмотрел на Ханьвэня, но, кроме безграничной преданности, ничего не прочитал в глазах его.
— Обещаешь ли ты слушать меня беспрекословно? — гремел монах, — и весь вид его преобразился: огненные нити из глаз его проникали в сердце Ханьвэня и выжигали на дне его все, что там оставалось еще темного, земного, греховного…
— Отдаешь ли мне душу, ум, волю, тело? — продолжал Фахай.
— Обещаю, отдаю, отдаю, отдаю, — говорил Ханьвэнь, и с каждым обещанием, с каждым отречением он чувствовал, как что-то невесомое, но прикреплявшее его к земле отрывалось от него, и он — обновленный, легкий, чуждый всему пережитому — начинал новую жизнь.
Ханьвэнь домой не вернулся.
XVI
Тщетно Сучжэнь ждала Ханьвэня. Наконец, встревоженная, она послала Зеленую на розыски.
Тысячи грустных мыслей осаждали молодую женщину. Сердце подсказывало ей, что с ее мужем случилось что-то недоброе. Ведь не мог же он добровольно уйти от нее — которая так его любит, которая готова жизнью пожертвовать для его счастья!
Тем временем Зеленая ходила по городу, тщетно отыскивая следы Ханьвэня. Убедившись в бесполезности своих поисков, она вернулась домой.
Сучжэнь с удивлением спросила, почему она вернулась так рано?
Хитрая Зеленая ответила, что она проголодалась; и, так как она намерена идти за город, то хочет сначала хорошенько пообедать.
Сучжэнь тотчас пошла на кухню, чтобы приготовить что-нибудь для своей служанки-подруги.