— О, вы, силы земные и небесные! Дайте моему невыразимо любимому Ханьвэню вечное счастье, которое я хотела, но не смогла ему дать! Ханьвэнь — люблю, люблю!..
И с этими словами она бросилась в бездну.
Из сотни грудей вырвался крик; женщины застонали и заплакали.
Ханьвэнь бросился было за женой, но на самом краю бездны его остановила сильная рука Фахая, отбросившая его в сторону. И монах тотчас опять ударил посохом в землю.
Снова дрогнула громада башни, и зияющая пропасть закрылась. Башня сделалась такой же неподвижной, какой она была в течение многих лет.
Фахай отошел от башни и махнул своим кубком по воздуху. Плывшее по воздуху одинокое пушистое облачко тотчас спустилось на землю и остановилось на минуту у башни, пока Фахай садился на него; затем оно быстро поднялось вместе с монахом.
И вовремя! Потому что раздражение и злоба против священника все усиливались в народе. Глухой ропот, начавшийся в задних рядах, скоро превратился в бешеные крики. Промедли Фахай еще минуту — наверно, толпа разорвала бы ненавистного монаха.
Но когда волна злобы докатилась в народе до передних рядов — облачко уже исчезало за вершинами высоких западных холмов.
Без чувства, без мысли, с ощущением страшной пустоты и полного отторжения от всего мира, стоял Ханьвэнь перед башней. Давно уже стемнело; бесчисленные звезды зажглись на небе; народ еще с вечера разошелся по домам, спеша вернуться в город до закрытия городских ворот, и Ханьвэнь один стоял около гробницы живой жены.
XXII
Когда Зеленая увидела, что ее госпожа погибла, — она поняла, что и ее собственной жизни угрожает опасность. И ей сделалось страшно: не за себя, — а за Спящего Дракона. Конечно, ребенок будет в большей безопасности и станет пользоваться лучшим уходом у родной тетки, чем у чужих людей; поэтому Сяо-цинь отнесла мальчика к сестре Ханьвэня, нашла ему хорошую кормилицу, оставила на воспитание ребенка все деньги, какие у нее были, и скрылась в свое старое жилище в горах.
Но жизнь между людьми не прошла для нее даром. Знакомство с их мыслями, интересами, ненавистью и любовью развили ее сердце и сделали его способным к восприятию глубоких человеческих чувств. Во всякое время дня и ночи, что бы ни делала Зеленая, мысли ее всегда вращались около ее несчастной госпожи, погребенной Фахаем под башней; сердечная связь двух Змей была настолько велика, что Зеленая не могла ни есть, ни пить… И вместе с тем дикая, бешеная животная злоба против жестокого монаха разгоралась все сильнее в ее груди.
Четырнадцать долгих, тяжких лет провела Зеленая в полном уединении среди мрачного хаоса суровых гор, в бесчисленный раз возвращаясь мысленно ко всему пережитому…
И смелая мысль запала ей однажды в голову: «Что пользы ее несчастной госпоже от того, что она, ее верная Зеленая, ежечасно думает и грустит о ней? Отчего бы не попытаться спасти Белую?»
Тщетно Сяо-цинь отгоняла от себя эти мысли, напрасно она говорила себе, что не ей, одинокой, с ее ничтожными силами, бороться с могучим Фахаем; а она еще хочет противиться велениям высших сил…
Но Зеленая была, прежде всего, существом женского рода, да вдобавок еще обладала пылким, нетерпеливым сердцем и настойчивым характером. И, несмотря на все доводы рассудка, мысль об освобождении Белой скоро разрослась в страстное, неудержимое желание видеть свою госпожу на свободе как можно скорее.
Сяо-цинь решилась. Прежде всего — ей нужно было избавиться от этого скорпиона — Фахая. Но, чтобы победить такого могучего противника — нужно обладать могучим оружием. Долго думала Зеленая, где бы ей достать хоть одно из бао-бэй44, и наконец вспомнила: когда-то она оказала услугу одному демону, слуге великого духа Юань-ши-тянь-цзунь; конечно, он может узнать у своего господина, где находятся бао-бэй.
Сяо-цинь прошептала заклинание и трижды громко позвала демона.
Не успело еще замереть эхо ее голоса, как демон в виде красного волка48 уже был перед ней.
— Слушай, волк, — сказала Зеленая, — помнишь ли ты, как много лет тому назад, в день праздника Дуань-ян-цзе, ты съел около деревни ягненка, который только что проглотил страшную для нас в этот день траву лин-чжи-цао? Помнишь ли ты, что люди, привлеченные криками ягненка, уже бежали к тебе, а ты, принявший от действия ужасной травы свой настоящий вид демона, только грубый и плотский, — не мог от них укрыться… И люди, схватив тебя, конечно, принесли бы тебя в жертву какому-нибудь богу!.. И тогда я, тоже приняв свой настоящий вид змеи, бросилась навстречу людям; перепуганные моим внезапным появлением, они бросились назад, и ты мог свободно уйти в горы… Помнишь ли?
— О да, госпожа, — ответил волк, — я хорошо помню все. И раз я тебе теперь нужен — я готов для тебя все сделать за твою доброту!
— Я верю тебе, волк, — и теперь ты можешь отплатить мне за мою услугу. Узнай у своего господина — где теперь хранятся бао-бэй, и достань мне хоть одно из них.
Волк задумался. Очевидно, задача была для него нелегкая.
— Госпожа, — сказал он, — я сделаю все, что могу. Приходи завтра на это же место в это время: если я не приду — знай, что нет надежды на получение «живых драгоценностей».
И волк убежал.
На другой день, едва дождавшись условленного времени, Сяо-цинь была уже на том месте, где накануне разговаривала с волком. Но его не было…
Отчаяние едва не овладело Зеленой, — как вдруг она заметила, что в густой траве что-то блестит. Она нагнулась — о радость! Три сверкающих, как молнии, меча лежали рядом. Золотые рукоятки были украшены драгоценными камнями, между которыми были вырезаны непонятные даже ей кэ-доу-цзы49…
О радость! Да, это были, без сомнения, великие, могучие, волшебные бао-цзюнь!
Радость Зеленой не имела границ. Конечно, владея таким могучим оружием, она может бороться с кем угодно!
Но вдруг сомнение запало ей в сердце. Она вспомнила, что один из владельцев волшебных мечей, опасаясь их кражи, велел сделать к каждому настоящему мечу по два меча-хранителя, которые по внешнему виду ничем не отличались от волшебных мечей. Таким образом, вместо существовавших первоначально четырех бао-цзюнь, их появилось уже двенадцать. Быть может, демон-волк достал ненастоящие?