У Чжу закружилась голова. «Значит, вор — это его собственный ближайший родственник, не побоявшийся осрамить его, Чжу, и не остановившийся перед гибелью своей сестры и ее детей!..» И еще более тяжелая мысль сжала его сердце: «Да ведь я сам в глазах людей должен быть участником этого преступления! Правда, я сейчас отнесу это серебро в ямынь: ни один вор этого не сделает, — давать лишнюю улику против себя, — но люди так жестоки и слепы в осуждении ближнего, что никто, даже ближайшие друзья, не рискнут заступиться за него… Не лучше ли оставить эти деньги у себя или отдать их Ханьвэню? Да ведь тогда-то я и сделаюсь на самом деле участником воровства! Нет, будь что будет, — а я отнесу деньги в ямынь!»
Такие мысли разрывали сердце Чжу на части в то время, как Хань рассказывал сестре о встрече с очаровательной девушкой, о знакомстве с ее почтенным отцом, о получении денег и о будущем счастье…
Сестра слушала его с изумлением. Тут только она заметила, что ее брат высок, красив и строен, и подумала, что, вероятно, какая-нибудь прелестница увлеклась им; ведь этих женщин много развелось с тех пор, как путешественники стали съезжаться посмотреть их чудный Хан-чжоу! Тогда делается понятным, откуда у брата взялось серебро. Конечно, юноша стесняется сказать правду, — а может быть, он и сам, по своей неопытности, не понимает, в чем дело…
Но ее муж, ставший более внимательным под конец рассказа Ханьвэня, думал иначе.
«Как он еще глуп, — думал Чжу, — что может сочинять такие неправдоподобные сказки! Неужели найдется хоть один человек, который может ему поверить! Конечно, опытные воры сделали его своим помощником: зная, что он мой родственник и должен от меня знать расположение денежной кладовой, ямыньские порядки и вообще все, что им нужно было знать для их дела, — они его выспросили, а может быть — даже заставили участвовать в краже. Ведь в эту ночь он не ночевал дома, в первый раз за 18 лет! И эти деньги — его доля в краже. Одно непонятно — почему он предложил их мне? Что это — жалость к сестре или крайняя глупость?..»
И Чжу, с величайшим трудом передвигая свои избитые ноги, пошел в ямынь.
Получив деньги и расспросив Чжу, уездный начальник послал солдат за Ханьвэнем. Юноше и в голову не приходило, что его могут заподозрить в краже; он спокойно рассказал начальнику о событиях вчерашнего дня.
Конечно, «сянь-гуан» не поверил ни одному слову Ханьвэня, но, тем не менее, взяв стражу, тотчас сам поспешил к тому месту, где, по точному указанию Ханьвэня, стоял «большой дворец» отставного генерала.
Вот — он будет сейчас здесь, за этой рощей…
Глядь, а на месте дворца — болотистый пустырь, а рядом — старый разрушенный храм, заросший травой и покрытый мхом.
Развалины были тщательно обысканы. Довольно большой четырехугольник, застроенный вокруг полуразвалившимися зданиями, был вымощен камнем. Посреди него стояло здание, сохранившееся лучше других построек.
Входная дверь отворилась от толчка, и все вошли внутрь.
Большая комната вовсе не казалась запущенной; наоборот, везде были видны ясные следы обитаемости, и казалось, что хозяева вот-вот войдут и спросят, что нужно здесь уездному начальнику и ямыньской страже?
Вдруг крик изумления вырвался из груди сянь-гуана: посреди комнаты на столе лежали нехватавшие девятьсот лян серебра; на всех восемнадцати слитках были казенные клейма.
Чиновник внимательно осмотрел все кругом, но ничего подозрительного не мог более открыть. Только легкий, чудный аромат носился в воздухе и слышался какой-то шелестящий звук, как бы от крыльев птицы.
VII
Ханьвэню был вынесен смертный приговор.
Но, так как все похищенные деньги были найдены, то было решено ограничиться теми двумястами ударами, которые он получил при первом допросе, и ссылкой его в Су-чжоу.
На облегчение приговора повлияли еще прекрасные отзывы соседей о безупречной жизни юноши и его крайняя молодость.
Кроме того, старый ямыньский чиновник, пользовавшийся уважением самого сянь-гуана, по просьбе последнего, внимательно разобрал все это странное дело.
Он заявил, что здесь непременно замешаны темные силы и, по всей вероятности, юноша только игрушка в их руках.
И старик долго и настойчиво внушал Ханьвэню, что впредь нужно быть осмотрительнее, и как опасно в другой раз попасться в руки колдуньи.
Но Ханьвэнь на собственной спине знал это лучше его самого. И, вместо любви к прелестной девушке, он почувствовал злобу к колдунье.
Железную цепь, соединявшую шею Ханьвэня с закованными в деревянную колодку ногами, в тот же день сняли, и его выпустили из тюрьмы домой. Отправка его в Су-чжоу должна была состояться только через несколько дней, и ямынь не хотел тратить денег на содержание арестанта.
VIII
Когда Сучжэнь с первого же дня убедилась, что она страстно влюблена в Ханьвэня, то она решила как можно скорее выйти за него замуж.
К сожалению, он был только аптекарский ученик, бедняк, который и сам-то не мог еще самостоятельно существовать; чем же он будет содержать семью!
Но Сучжэнь была женщиной и не могла противиться своему желанию. Она решила добиться своего каким бы то ни было путем, и притом как можно скорей.
Во время долголетнего пребывания в пещерах далекого запада, постоянно соприкасаясь с невидимым миром и развивая свою волю, она приобрела тайные знания и волшебную силу не только над видимыми предметами, но и над духами низшего порядка, удел которых — служить высшим существам.
Эти духи обладают страшной силой над внешним, материальным миром и могут творить все, что подскажет им их ограниченная фантазия и бедный ум — до тех пор, пока они не встретятся с другой, более сильной волей.
Белой Змее нетрудно было превратить заброшенный храм в прекрасный дом, а единственного остававшегося в нем дряхлого монаха — в отставного генерала, своего отца. Затем она вызвала из тьмы пять низших духов и приказала им достать 1000 лян серебра.
Духи, проникнув в ямыньский двор, навели волшебный сон на Чжу, который в эту ночь как раз был на страже; проломав стену кладовой со стороны глухого переулка, они похитили серебро и принесли его Белой Змее.