Выбрать главу

Он не хотел, чтобы на свет появился очередной Анмай Вэру, одержимый желаниями, которые он сам не может понять, — желаниями, разрушающими всё на его пути. Он не хотел, чтобы в разум очередного страдающего, запертого в подвале, сходящего с ума мальчишки, одержимого мечтой о лучшем мире, проникла такая частица, избрав его своим орудием… пусть даже это породит новый мир. Он не хотел, чтобы ещё кто-то повторил его жизнь. Но он пересилил себя, — хотя это оказалось едва ли не сложнее, чем придумать, — придумать в мельчайших подробностях, от первой вспышки света до морозного узора на стекле, — целое мироздание.

Постепенно Анмай понял, что всё больше думает об одной из Вселенных своего мира, — Вселенной, похожей на его собственную, предоставив остальным свободу саморазвития. И тут он тоже почти ничего не мог изменить. Он, правда, мог сделать невозможным Эвергет… но не мог дать её обитателям иной, более безвредный способ выбраться сюда, к нему. Любую из сил, над рождением которых он был властен, можно было с равным успехом обратить и на добро, и на зло, — и добро всегда оказывалось важнее.

Он не хотел повторять свой родной мир, но что он мог улучшить? Теперь-то он знал, что именно самые благие пожелания, великие труды ради всеобщего счастья могут с поразительной легкостью обернуться адским кошмаром. Но он уже мог предвидеть и предначертать, — от самого Творящего Взрыва до первого младенческого крика, — что где-то в этой Вселенной появиться раса, очень похожая на его народ, или, быть может, они будут похожи на людей, — тех людей, которых он так и не смог понять. Пусть всесильных файа и золотых айа не будет рядом с ними. Впрочем, тут в игру вступали неподвластные никому случайности, и представить, что произведет на свет их непредставимая игра, он просто не мог. Он мог лишь представить, — и постараться, чтобы это стало реальностью, — что в его мире будет множество обитаемых планет, на которых будут плыть тучи и зеленеть листва. Пусть там будут звезды, и множество мечтательных юных глаз, смотрящих на них с тоской, радостью, любопытством… и с любовью, конечно. Пусть там будут города, — огромные, кипящие жизнью, и таинственные, заброшенные. Пусть будут чудесные открытия и грозные опасности, преодоление которых делает всех мечтателей мудрее…

Анмай мог проследить любую из ветвей развития придуманного им мира, включая самые невероятные, но их было слишком много, чтобы он смог просмотреть их все. И слишком многое зависело от случайностей, неподвластных никому, даже ему, придумавшему их. В конечном счете, он не знал, что у него получится, — не мог же он заставить придуманную им Вселенную жить двумя жизнями сразу, — в реальности и в его воображении? Для этого надо было стать целой Вселенной, а такое было ему не по силам. Лишь теперь он начал понимать всю несоразмерность творения и творца, — но совсем не так, как полагали древние.

По сравнению с придуманным им миром он был песчинкой, — но песчинкой, без которой всё это безмерно превосходящее его величие никогда не появилось бы на свет. В конечном счете, силы творения дремали в каждой точке пустоты. Он должен лишь освободить их, и указать им путь. Всё остальное они сделают сами. А он… Что ж, он сотворит вместе со светом и мрак, и страдания, и горе, но он этого не хотел. Не хотел, но не мог ничего изменить. Ведь это всего лишь первый созданный им мир…

Он надеялся, что там, внутри его творения, родится кто-то, кто сможет вновь пройти его Путешествие Вверх, достичь Звезды Бесконечности, — и выйти сюда. Анмай понимал, что бессчетное множество жизней угаснет прежде, чем это случится… но он должен был создать Реальность. Иначе все придуманные им жизни просто никогда не смогут начаться.

Он ещё раз проверил все детали своего мира, и больше не нашел ошибок. Настал срок воплотить его. Создать. Он направил все свои силы на бесконечно малую точку внутри себя, стремясь вложить в неё всё, о чем думал. Полыхнул взрыв. Ничтожное мгновение он ещё чувствовал его, — крохотный, невообразимо яростный огненный шар, ослепительную дыру между Реальностью и Бесконечностью. Этот миг творения стал самым лучшим, что он испытывал в жизни. Затем дыра столь же мгновенно затянулась, а шар… шар развернулся во Вселенную, — в бессчетные Вселенные, — и навечно исчез из пределов его восприятия.

Теперь оставалось только ждать. Анмай очень волновался, боясь, что совершил непоправимую уже ошибку. Не найдя её, он погрузился в полузабытье ожидания. Двойник его тела в его сознании положил голову и руки на колени и прикрыл глаза. Он знал, что разнообразие созданной им Реальности конечно, — а раз так, то где-то, когда-то, в ней возникнет его Хьютай, — та самая, с которой он расстался, — и потерянная его часть отыщет её, и приведет сюда… сколько бы времени это не заняло. Он будет ждать её очень терпеливо, и не покинет своё творение, как покинули его. Если даже у него ничего не выйдет, — он повторит всё, и будет повторять вновь и вновь, пока не добьется успеха. Пустота грани ждала рядом, и он пересечет её… но не сейчас.

Терпение, Анмай, — подумал он, — и ты уже никогда не будешь один. И пусть хоть кто-то попробует сказать, что я не стал взрослым!

Он окончательно погрузился в то подобие сна, что было ему доступно, свернувшись вокруг своего, уже неощутимого мира. Там, рано или поздно, Хьютай, мечтательная и отважная, пройдет его путь. Они вновь встретятся, — чтобы уже никогда не расстаться.

   И у них, конечно, будут дети.    Не было тогда не-сущего, и не было сущего.    Не было ни пространства воздуха, ни неба над ним.    Что двигалось чередой своей? Где? Под чьей защитой?    Что за вода тогда была — глубокая бездна?    Не было тогда ни смерти, ни бессмертия.    Не было признака дня или ночи.    Нечто одно дышало, воздуха не колебля, по своему закону,    И не было ничего другого, кроме него.    Мрак был вначале, сокрытый мраком.    Все это было неразличимой пучиной:    Возникающее, прикрытое пустотой, —    Оно одно порождено было силою жара.
Ригведа Гимн о сотворении мира
Конец